23 апреля исполняется сто лет со дня рождения Владимира Набокова. Большинству людей он известен как писатель. Но для самого Набокова литература никогда не была на первом месте. Всю свою жизнь он посвятил ловле бабочек.
Музей
Вот стоит настоящий средневековый дворец: колонны, древний потемневший камень, стертые за века плиты ступеней, ни тени железобетона, ни щепотки деревянной трухи, ни пятнышка дешевой масляной краски... Это старинный Лозаннский университет. При нем — могучий Зоологический музей, растекшийся по этажам. Его директор, Пьер Гельдлен, когда был простым стажером, однажды на лестнице столкнулся с самим Набоковым! Тот иногда бывал в музее по своим научным делам. Езды от Монтре, где он жил,— всего-то 20 минут на электричке. Набоков поминал музей в своих интервью и мечтал, что здесь примут его коллекцию и приведут в порядок. Сбылось! Вот она, тут.
Директор, как всякий уважающий себя энтомолог, делает дежурное заявление:
— Это еще надо разобраться: то ли Набоков — писатель, увлекшийся бабочками, то ли ученый, который на досуге пописывал!
Но — к делу:
— Четыре тысячи двести двадцать три экземпляра! Серьезная коллекция. Со всего мира к нам едут энтомологи ее посмотреть! — он показывает ряды шкафов в хранилище, а в них на полозьях — плоские застекленные коробки. Там, под стеклом, бабочки Набокова. Но он свою коллекцию, конечно, не в таком виде держал. У него было попроще, без церемоний. Гельдлен объясняет:
— Видите эти маленькие полупрозрачные пакетики? Мы все сохранили! В них и лежали его бабочки, со сложенными крыльями. И с надписями, конечно: где поймал и когда. Эти пакетики, в свою очередь, вкладывались в бумажные конверты — как маленькие русские куклы, знаете? А конверты были в жестяных коробках от пастилок...
Я принюхиваюсь к коробке: она пахнет горькими конфетами.
Гельдлен мне вытаскивает застекленные ящики, я смотрю... Честно говоря, я как-то разочарован. Ну, думал, там такие бабочки, что все эти огромные яркие экземпляры, которые продаются в московских лавках, просто поблекнут. Так не поблекли! Набоковские бабочки почти сплошь оказались, извините, маленькими и довольно-таки бледными, застиранными, полинявшими... Пожалуй, только голый научный интерес может заставить человека бегать за такими серенькими насекомыми по горам ни свет ни заря с дурацким сачком. Любовь таки зла!
Гельдлен достает очередной ящик — судя по его виду, уж там-то спрятано сокровище...
— Вот, полюбуйтесь! — говорит он со значением.— Видите черненькие точки рядом с бабочками? Это их половые органы, отделенные лично месье Набоковым. Это женские, это мужские, а там — видите? — гермафродит.
Я, честно сказать, не отличаю у бабочек мальчиков от девочек, но, конечно, киваю; пусть не думает, что у нас в МГУ лохи.
— Эти голубенькие — Lycenidae, очень он их любил.
— Интересно, за что?
— Гм... А действительно, за что? Может, за то, что эта бабочка — очень романтичная. По-французски в быту знаете, как она называется? Azuree, лазурная.
— А где она водится?
— Да везде. Это такая космополитическая бабочка.
Похоже, именно за это он ее и любил...
— Мы очень бережно относимся к наследию Набокова,— объясняет директор.— Мы не выбрасываем даже тех бабочек, у которых крылья сломаны; ведь это он собирал!
Я все-таки не сдержался и сказал Гельдлену правду про то, что бабочки эти бледноваты. Он, к моему удивлению, обрадовался и говорит:
— Вы мне сразу показались тонким человеком! Конечно, эти бабочки скучноваты! Похоже, вы способны понять настоящую красоту!
Охота
Набокова раздражало, что его коллеги считают невозможность скрещиваться более важным для различения видов, чем морфологические признаки. А относить бабочек к разным видам только потому, что у них разное количество хромосом, казалось ему варварством; ведь снаружи они — ну просто близнецы! Нельзя, говорил он, считать главным в организме то, что можно исследовать только после его смерти. Однако сегодня — увы! — бабочки с разным числом хромосом при всем внешнем сходстве и при всем нашем уважении к Набокову будут отнесены к разным видам.
Бабочек он приманивал, приваживал своим особенным коктейлем. Вот рецепт: бутылка выдохшегося пива, два фунта сахара, немного рома. Перед самыми сумерками чистой кисточкой надо смазать этим стволы деревьев — лучше старые, покрытые лишайником — и ждать. Они появятся ниоткуда и покажут свои красные нижние крылья, особенно яркие в свете фонаря,— и лови их тогда стаканом, начиная с самых нижних. Вот, утверждал он, самый благородный спорт в мире.
Пойманные бабочки подлежали смертной казни. Он рассказывал, как совершается это ритуальное убийство: надо сдавить грудь в определенном месте. Набоков называл это континентальным, европейским способом убийства. "Ни в коем случае не сдавливайте брюшко! — предостерегал он,— А то выдавятся внутренности".
Он убивал их безжалостно, хладнокровно и буднично — как киллер; жена, кстати, на него за это даже обижалась. К нему приставали с дурацкими расспросами: не жалко убивать самых красивых? "Нет,— отвечал он в 1974 году.— Все бабочки и красивы, и уродливы одновременно — как люди. Я отпускаю их редко, только если они старые и потасканные или если они мне не нужны для моих исследований".
Что важнее?
Некоторые из коллег Набокова, с которыми он обменивался научной информацией и образцами, даже не знали, что в свободное от бабочек время тот еще писал романы. Он был для них просто энтомологом. Сам Набоков оценивал свои заслуги на этом поприще скромно. Он переживал, что серьезного, формального биологического образования у него нет — все, что он знает, это морфология и биогеография нескольких видов... Ему казалось, что некий Николай Кузнецов из Ленинграда — недостижимая величина...
Однако биограф Набокова Брайан Бойд утверждал: "Когда Набоков покинул Америку, он был крупнейшим в мире специалистом по бабочкам". К тому моменту Набоков уже успел проснуться знаменитым — как автор бессмертной "Лолиты". Однако бабочек в его честь начали называть раньше, до наступления широкой литературной славы. Что, с точки зрения энтомологов, относит писательские заслуги Набокова на второй план.
Но у них есть и еще более весомый аргумент! Смотрите: бабочками Набоков занялся в 6-летнем возрасте, то есть за 10 лет до того, как приступил к сочинению своей первой поэмы. А после, издав в 1974-м свой последний роман "Посмотрите на арлекинов!", он с литературой покончил и до самой своей смерти в 1977-м собирал материалы к книге, посвященной отражению бабочек в искусстве. Иными словами, энтомологи предлагают такую концепцию: свою сознательную жизнь Набоков начал с бабочек маленьким мальчиком задолго до литературы — и порхающими же созданиями ее закончил, прежде распрощавшись с бренной литературой. Последняя, выходит, была не более чем эпизодом, развлечением в жизни серьезного ученого, который баловался сочинительством. Именно баловался: ни в каких редакциях Набоков никогда не служил — он с готовностью писал в стол, не надеясь литературой заработать на хлеб. А вот научным сотрудником он как раз работал. Два года — в Museum of Natural History в Нью-Йорке, где составлял каталоги бабочек, а после — еще 7 лет в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета.
Бабочки, война и мир
Прежде — бабочки, а уж после — любовь, война, судьбы родины и т. д. и т. п. У Набокова это выходило именно так — если, конечно, это не было бравадой. "На тесной от душистых кустов тропинке, спускавшейся из Гаспры (Крым) к морю, ранней весной 1918 года какой-то большевицкий часовой, колченогий дурень с серьгой в одном ухе, хотел меня арестовать за то, что, дескать, сигнализирую сачком английским судам". Чуть позже в тех же краях: "Розовый дымок цветущего миндаля уже оживлял прибрежные склоны, и я давно занимался первыми бабочками, когда большевики исчезли и скромно появились немцы".
Он чуть не записался добровольцем, чуть не сменил свой пацифистский сачок на винтовку! Остановка была за малым. "В 1918 году мечтал, что к зиме, когда покончу с энтомологическими прогулками, поступлю в Деникинскую армию и доберусь до Тамариного хуторка". Тут рейтинг: родину он мог спасать попутно, отправляясь к любимой девушке, но и любовь была возможна только в свободное от бабочек время. "Но зима прошла — а я все еще собирался". Ни родины уж, ни Тамары — куда они все подевались? И только бабочки вечны и незыблемы...
Любопытно, что же он опубликовал на вольном антисоветском Западе в январе 1920-го про только что оставленный большевицкий Крым? Заметку "Я выбираю свободу"? Про зверства что-нибудь? Ошибаетесь, товарищи, тут обошлось без плебейства. Текст, напечатанный в январе 1920-го в лондонском журнале The Entomologist, назывался "Краткие сведения о бабочках Крыма". И написан был "на основании списка (коллекцию спасти не удалось.— И. С.) из 77 дневных и 9 ночных бабочек, пойманных и изученных в Центральном и Южном Крыму между ноябрем 1917-го и августом 1918 года".
Бабочки были для него мерой всех вещей. Он мерил бабочками мировую историю, смену эпох и вселенские катаклизмы. И революция, и гражданская, и вторая мировая, судя по его воспоминаниям, произвели на него глубокое впечатление в основном потому, что погубили самое дорогое — волшебных невесомых бабочек. Первая его коллекция, еще мальчишеская, погибла вместе с усадьбой в Выре, вторая сгинула на гражданской в Крыму, третья пропала вместе с Францией в 1940-м... Именно такие вехи мировой истории он расставляет!
Поехали дальше, пройдемся по его научным публикациям. Вот 1941 год, весь мировой порядок под угрозой, публика волнуется. Набоков откликается на это заметкой "О некоторых азиатских экземплярах Carterocephalus". А вот лето 1943-го, Европа и Россия истекают кровью. Что ж Набоков? Публикует актуальное исследование под названием "Самка неонимфы". Осень 1945-го, все кончено, можно вздохнуть с облегчением. У всех победа — и у Набокова тоже победа! Он доводит до сведения научной общественности, что бабочка, которая ранее ошибочно называлась Lykaena martha, переименовывается в Echinargus martha. Поскольку найдены неопровержимые доказательства того, что насекомое принадлежит к роду Echinargus — в соответствии с новой классификацией, предложенной Набоковым и принятой в мировой лепидоптерологии.
Да что политика, что страны, империи и континенты! Бери выше. "Вы можете приблизиться насколько возможно к этим живым созданиям и увидеть отраженный в них высший закон",— это он мог сказать только о бабочках — больше ни о ком.
ИГОРЬ СВИНАРЕНКО
Материал подготовлен при содействии фирмы "АлешаТРЭВЕЛ"
--------------------------------------------------------
Энтомология русской литературы
Набоков открыл 20 видов бабочек и дал им названия.
Вот примеры.
Cyllopsis pertepida dorothea Nabokov, 1942. Ее он сам поймал в Гранд Каньоне.
Lysandra cormion Nabokov, 1941. Единственная описанная Набоковым европейская бабочка; ее он поймал в Южной Франции.
Plebulina Nabokov, 1944. Поймана в Калифорнии.
Слово "Nabokov" тут является не то чтобы частью названия, но, скорее, дополнением к нему, и, согласно действующим правилам, называет первооткрывателя. Он больше гордился другими случаями: "Именем моим названа — нет, не река, а бабочка на Аляске, другая в Бразилии, третья в Юте, где я взял ее высоко в горах, на окне лыжной гостиницы,— та Eupithecia nabokovi McDunnough, которая таинственно завершает тематическую серию, начавшуюся в петербургском лесу". А кроме нее, еще пять видов были названы в честь Набокова другими энтомологами.