Гастроли балет
В парижской Opera Garnier прошли гастроли Гамбургского балета Джона Ноймайера — хореографа, заслужившего при жизни звание классика. Частый гость Парижской оперы и автор двух репертуарных балетов, на этот раз он привез одну из своих последних работ — "Парсифаль. Эпизоды и эхо" на музыку Джона Адамса, Арво Пярта и Рихарда Вагнера. Рассказывает МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА.
Масштабный замысел — переложить на балетный язык средневековую легенду о поисках святого Грааля — терзал Джона Ноймайера долгое время. Филолог по первому образованию, он всегда с легкостью брался за сюжеты мировой литературы, будь то "Одиссея", "Дама с камелиями" или "Пер Гюнт". Но в случае с "Парсифалем", как он сам признается, сложность материала одолевала его не только во время репетиций, но даже в ночных кошмарах. Перечитав многие литературные тексты и десятки их интерпретаций, Ноймайер сложил свою версию из разрозненных цитат, сосредоточившись на сюжетной линии рыцаря Парсифаля. Вышла назидательная притча с элементами мелодрамы о человеческих метаниях, заблуждениях и ошибках, которые в итоге ведут к обретению веры.
Первое действие — "Эпизоды" — составлено из цепочки стремительно развивающихся событий. Одна за другой проходят сцены уединенного детства Парсифаля в бамбуковой клетке, его ухода из дома, первого сражения — и вот он уже при королевском дворе, сильнейший из рыцарей, которому доступны все блага мира. Очевидно, что и смерть оставленной матери, и убийство Красного рыцаря, и равнодушие к страданиям Короля-рыбака — все совершенное в "эпизодах" "эхом" отзовется герою во втором акте. Пафос мучительных раскаяний Парсифаля подогревается арией военного медбрата (на стихи американца Уолта Уитмена): "Бинтую пробитое плечо, простреленную ногу / Очищаю гнилую рану..." Настрадавшись вдоволь, он искупает свои грехи и находит успокоение в самопожертвовании.
В своем желании быть понятным Джон Ноймайер порой заходит так далеко, что складывается ощущение, что он сильно недооценивает своих зрителей. Действия героев непременно дублируются общедоступным языком жестов ("крестись", "молчи", "пойди прочь", "хочу на свободу" и т. д.). Вдобавок на помощь придет свет: сбился с пути главный герой — и сцена тут же погружается в беспросветный мрак, моменты прозрения неизменно случаются на фоне чистейшего неба, а этапы раздумий тонут в густом тумане. Оставшиеся сомнения развеют костюмы (кропотливая работа самого Ноймайера, так же как и свет): так, Парсифаль в процессе поисков меняет девичье платье и плюшевого медведя на рыцарский панцирь и доспехи, а в финале оказывается в белой рубахе, символизирующей его духовное возрождение и обретение заветного святого Грааля.
Стоит отметить, что на неоригинальные находки своего руководителя гамбургская труппа отзывается с необъяснимым рвением и самоотдачей. Артисты господина Ноймайера как на подбор красивы. Изящные балерины томно выгибаются и растягиваются в шпагатах, словно на гимнастическом брусе, а танцовщики щеголяют мускулистыми торсами, то и дело обнажаемыми по воле хореографа. Роль Парсифаля досталась рослому блондину с голубыми глазами — украинцу Эдвину Ревазову. Былинный богатырь с широкими жестами и сильным прыжком, он настолько поглощен собственным совершенством, что оказывается неспособным отозваться на переживания и трансформации своего героя. Менее эффектной, но более осознанной выглядит партия Карстена Юнга (Король-рыбак, он же отшельник, он же священник). В борьбе с плотскими желаниями, под уколами которых извивается его тело, он доводит себя до религиозного исступления. Но этого продуманного и, пожалуй, самого сильного монолога "Парсифаля" не хватило, чтобы пробудить откровенно скучающую публику: зал ограничился вежливыми и непривычно краткими аплодисментами.