— Что-нибудь сыграть здесь меня приглашали давно. Возможность играть у Жака Лассаля меня очень привлекла.
— Чем вас заинтересовала роль Медеи?
— Главное, что привлекало,— это тайна роли, мистическая суть характера женщины-детоубийцы, ее сила, этот запах страдания, который царит вокруг нее. Главное достоинство "Медеи" в том, что драматург, с одной стороны, показывает преступление героини, а с другой — призывает зрителя ее понять. До недавнего времени "Медею" трактовали достаточно прямолинейно — грязь, мерзость, кровь, при этом увлекаясь трагическими темами, но не пытаясь соблюсти баланс между ее виной и невинностью. Хотя это как раз в ней и интересно — найти в ней невинность.
— Вы говорите о Медее так же, как говорили о своих киногероинях. То есть вы остаетесь верны своему амплуа?
— Можно сказать и так. Можно поставить Медею в ряд с героинями, которые обречены на насилие. Но главное в Медее — то, что она женщина. И при этом воплощает абсолютный грех. Проникнуть в этот абсолют — очень привлекательно для актрисы. Речь не идет о том, чтобы ее оправдывать. Но она была обречена на преступление. Это многогранный персонаж, не просто кровавая фурия. Жак Лассаль заставил меня сыграть все эти грани. Когда она убивает своих детей, она убивает себя. Медея Еврипида в отличие от других традиционных трагических персонажей не раба своего выбора. Она размышляет, сомневается. Эту свободу я всегда жду от своих персонажей.
— Греческие трагедии имеют определенные правила представления. Свои ограничения накладывает и двор Папского дворца. Какая свобода остается у актера в таких условиях?
— Эти ограничения не сильные. Язык поэтический, но очень простой. Новый перевод еще усилил его простоту. Театр всегда условен. Главное — это встреча с публикой, встреча с текстом, готовность оживлять его каждый вечер.