В Лионе открылась 5-я Международная биеннале современного искусства под названием "Дележ экзотизмов". Куратор Жан-Юбер Мартен пригласил в зал Tony Garnier 115 художников со всего мира с одной целью: доказать, что современное искусство есть везде, даже в самом удаленном уголке планеты. Что нынешние ритуальные объекты аборигенов эстетически ничуть не менее современны, чем искусство homo occidentalis. Что все равны в своем взаимном экзотизме. Трудно было смириться с этой политкорректной мыслью белому человеку. Из Лиона — ВЛАДИМИР Ъ-МИРОНЕНКО.
— Они же ничего не знают. Это катастрофа. Они повторяют пройденные ходы в западном искусстве. Кому это нужно? — возмущался, отобедав на вернисаже вместе с прессой, мой знакомый парижский искусствовед. Они — это художники из экзотических стран, как правило, стоявшие около своих работ для прямых контактов с белыми зрителями.
— Это вообще не искусство. Просто я так живу. Меня Жан-Юбер попросил что-нибудь сделать для выставки. Вот я и приехал,— втолковывал Паскаль Тайю из Камеруна. Его работа — старая грязная машина "Пежо", на которой он приехал из Африки, и стоящий на полу дешевый телевизор, показывающий это путешествие. Никакого тебе ученого дискурса, просто жизнь. Для Запада это искусство? Очень хорошо, тем более что поездка оплачена французами.
Официально расизм на Западе под запретом. Но до конца, видимо, не изжит, в том числе и в современном искусстве. Куратор Жан-Юбер Мартен — убежденный борец с дискриминацией экзотических культур, с евроцентризмом и процессом глобализации — бьет в колокола: "Мы храним в наших музеях объекты других культур и без проблем называем это искусством, но при условии, что это предметы доколониального периода, до 'контакта'. Что меня бесит: если белый человек туда еще не пришел — это гениально, чисто, аутентично, после прихода белого — катастрофа. Пора привыкать к мысли о том, что то, что было сделано в колониях в ХХ веке, было не только кустарщиной, пустым повторением и производством сувениров для аэропортов". Он не согласен с тем, что белый человек пришел и все испортил. Все испортить ему все же не удалось. Просто раннее автономно развивавшиеся культуры вступили в контакт и начали заимствовать друг у друга. Но равенства тоже не получилось.
"Сопротивление бесполезно: вы будете ассимилированы",— гласила надпись на инсталляции новозеландца из племени маори Петера Робинсона. Два австралийских аборигена спали прямо на полу рядом со своей огромной живописью, не выражая никакого желания вступать в контакт с белыми посетителями.
— У них совершенно иное сознание. У них полностью отсутствует любопытство к белым как представителям чуждой им цивилизации,— объяснял мне французский антрополог. Печать отчаяния и обреченности играть в чужую для них игру читалась на многих лицах. Современное искусство — игра для белых — помогает им выжить. Поэтому нужно улыбаться.
— Рад вас видеть,— поприветствовал художника из Бенина Ромуальда Хазуме проходивший мимо какой-то начальник.
— Это вам спасибо,— улыбаясь, почти согнулся в поклоне африканец,— если бы не вы, меня бы тут не было.
После ухода начальника одетый в национальный костюм (красочное бубу) бенинец из племени йоруба стал передо мной оправдываться:
— Я не могу носить ваши костюмы. Иначе это буду не я. По его словам, он раз двадцать в год летает в Европу и Америку на выставки и по условиям игры должен выглядеть экзотично. В костюме он рискует оказаться мало кому интересным. Хазуме позаимствовал из западной цивилизации пластмассовые бидоны, ловко превратив их в некое подобие африканских масок.
Европейцы в долгу тоже не остались. Немцы Бехер и Роббинс показали истинного арийца, наряженного североамериканским индейцем. Французская боди-артистка Орлан при помощи компьютерной графики легко превратила себя в женщину племени зулу. Но с ними все ясно: для них всегда найдется место в музеях современного искусства.
Продвинутый Запад озабочен другим: куда девать современное искусство бывших колоний. Его мучит комплекс вины за былое унижение порабощенных народов. В связи с триумфом политкорректности экзотические древности теперь называют не примитивным, а первичным искусством. Куратор не стал доверять биеннале опасным своим евроцентристским снобизмом западным художественным критикам, а создал аналитическую группу из ученых-антропологов. Они разработали концепцию и пришли к выводу, что стилистической и этнической чистоты в мире больше не существует, предупредив заодно об опасности идентификации определенной художественной формы с каким-либо этносом.
Биеннале получилась посвященной проблемам взаимоотношений Севера и Юга. Линия Запад--Восток в них не вписывалась. Поэтому число приглашенных восточноевропейских художников было минимально (группа АЕС из России, болгарин Недко Солаков и поляк Павел Альтамер). В своей художественной стратегии они четко ориентировались на западный контекст и никакой восточноевропейской экзотичности не проявляли. Солаков, например, построил хижину воображаемого африканского коллекционера, набитого "колониальным" товаром с Запада (традиционной живописью европейских школ).
— Восточная Европа для Запада оказалась недостаточно экзотичной? — спросил я куратора. Жан-Юбер рассмеялся и отвечать не стал. Итак, мы не унижены до статуса производителей постколониальных товаров. Зато и никак не вписываемся в пулы западных художников. Исключения лишь подтверждают общее правило.