В московском кинотеатре "Зарядье" проходит фестиваль японского кино, приуроченный к встрече глав государств "большой восьмерки". Показы фильмов сопровождаются диким наплывом зрителей то ли по причине бесплатности, то ли из-за экзотичности зрелища, которую осознаешь не сразу.
В фильме Джима Джармуша "Пес-призрак" одна девушка, читавшая Акутагаву, задумчиво говорила киллеру, только что убившему ее бой-френда: "Эта древняя Япония, она такая странная..." К не очень древней Японии это тоже относится. Японские фильмы, которые сейчас демонстрируются в Москве, трудно охарактеризовать как хорошие или плохие — они именно что странные. Начиная с "Кикуджиро", глядя который не перестаешь дивиться: чего это Такеши Китано вдруг ударился в такую благость и что это за нечеловеческая по своей сентиментальности музыка сопровождает приключения мальчика и мужчины, подружившихся с неистовым мелодраматизмом?
Обескураживают и проблемы персонажей фильма "Звонок", ужасняка, где людей изводят посредством видеокассет. Кто-то смотрит заколдованную кассету, потом раздается телефонный звонок, и зрителю сообщают точную дату его смерти. После того как несколько человек находят мертвыми с выпученными глазами, одна журналистка ввязывается в эту историю, тем более что ее маленький сын тоже посмотрел кассету и дни его сочтены. Выясняется, что средство от смертоносных кассет есть очень простое: пока обреченный зритель не откинул копыта, он должен кассету скопировать и передать товарищу. При желании под покровом незамысловатой мистики можно разглядеть рекламные происки корпорации, выпускающей кассеты, но вообще-то японская манера изложения не вызывает желания беспокоиться о рациональных причинах и объяснениях, о причинно-следственных связях.
В японском кино все построено на интуиции и все гораздо глубже и философичнее, чем кажется на первый взгляд. Вот, например, "Исцеление" — неторопливый триллер о серийных убийствах, таящий в себе психологическую драму о поисках собственной идентичности. В "Исцелении" один мужчина с психическими отклонениями гипнотизирует добропорядочных граждан, после чего они без всяких видимых причин начинают зверски убивать жен и сослуживцев, вырезая на теле жертвы букву X. Полицейский комиссар находит гипнотизера и, поскольку арестовать его как бы и не за что, начинает втираться к нему в доверие, раздумывая, как его обуздать.
Но "Исцеление" — это мрачная разновидность японского кино, а светлую, кроме "Кикуджиро", представляют еще и такие фильмы, как душещипательная "Любовь Наби". Она прельщает не только своей голубоглазой наивностью, но и великолепными субтитрами, которые явно написаны японцем. Главная прелесть не в том, что у этого японца нелады с русскими падежами, а в том, что сам способ построения фразы другой, неевропейский. Как минимум половина ориентального колорита заключена в этих титрах: строки из песни "моя душа пропитана первой любви", "он сделал меня по-другому", какое-то сорокинское "я угощу тебя любыми" и уже после угощения — утренний вежливый вопрос: "Похмелье ли?"
И еще любопытно в новом японском кинематографе обилие детей, без которых не обходится ни одна картина: не только "Рассказ об одной школе" про школьников-привидений, которые похищают других детей, но и "Гамера-3. Возвращение дьявола" — очередная серия приключений гигантской черепахи, которая летает, плавает и бегает на задних лапах. Наверное, тонко чувствующие дети в японском кино олицетворяют способность к интуитивному проникновению в чужую душу, будь то душа супермена Такеши Китано, безумного гипнотизера, потустороннего покойника или чудища заморского. Именно об этом рассказывают все японские фильмы, независимо от жанра, качества и фамилии режиссера.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА
В "Зарядье" до 14 июля.