Уставшая "Чайка" ожила в Вене
Спектакль Люка Бонди
Одним из главных событий завершившегося в австрийской столице фестиваля Wiener Festwochen стала новая версия чеховской "Чайки". Спектакль венского Бургтеатра в постановке художественного руководителя фестиваля Люка Бонди заставил некоторых немецких критиков заговорить о том, что столица немецкоязычного чеховского театра отныне находится в Вене.
В технике существует понятие "усталость металла": внешне с изделием ничего не происходит, а внутренняя структура постепенно становится хрупкой. "Чайка", во всяком случае для русского театрального сознания,— уставший текст.
Почти невозможно представить себе, чтобы на трехчасовом пути от первой хрестоматийной фразы "почему вы всегда ходите в черном?" до последней, столь же хрестоматийной "дело в том, что Константин Гаврилович застрелился" могли встретиться какие-то неожиданности,— если только режиссер не идет на сознательный шантаж по отношению к тексту и действует в рамках так называемого "актерского театра". Венская "Чайка" пересыпана неожиданностями. Каждая из которых сама по себе не больше, чем частная деталь. Но собранные вместе, они действительно создают эффект странной свежести.
Люк Бонди не предпринимает никаких экстравагантных постановочных шагов. Он просто самостоятельно двигается по чеховской пьесе, увлекая за собой актеров. Секрет заключен в том, что он знает, как увлечь их и чем именно каждого из них можно увлечь. Сам режиссер признался, что, по его мнению, "поставить Чехова нельзя, можно только пригласить на сцену актеров и попытаться наладить их совместное существование". В этой фразе, конечно, как и в большинстве высказываний о свойствах чеховского театра, достаточно лукавства и тумана. И свое, признанное всей Европой мастерство постановщика Бонди никуда не прячет, но выигрывает именно потому, что, во-первых, избегает радикализма, а во-вторых, безошибочно подбирает людей, тех самых, кого надо "пригласить на сцену".
Если и появляется у Бонди какая-нибудь "нечеховская" деталь, то она не кричит о себе. Как, например, холодильник, отодвинутый к заднику. Его и не заметишь, пока в третьем действии к нему не привалится равнодушный увалень Тригорин. Или огромный алый парус, натянутый над площадкой, где Костя Треплев показывает свой спектакль. Кстати, в отношении некоторых вечных загадок, заданных пьесой, Бонди вполне конкретен. Так, Треплев у него явно талантлив: декадентскую пьеску про львов, орлов и куропаток, этот спектакль в спектакле, смотреть очень любопытно, сделана она выразительно и иронично. И у Нины Заречной, очевидно, есть актерский талант. Так что смертельное разочарование, настигающее обоих в сером медленном четвертом акте есть не просто закон бытия, но конкретное фиаско двух одаренных людей. Очень редко удающиеся роли молодых героев "Чайки" сыграны Йоханной Вокалек и Августом Диелем с ясным, неабстрактным драматизмом.
Но солируют в "Чайке" все-таки не они, а Ютта Лампе и Герт Фосс, два великих актера современной немецкой сцены, играющие Аркадину и Тригорина. Бонди снимает разницу в возрасте между ними двумя, отчего неявный конфликт обеих пар становится только четче. Отчего у одних есть и талант, и успех, а у других только талант без удачи — Бонди, естественно, впрямую не задает этот неприличный вопрос, но именно он создает то скрытое напряжение, что определяет жизнь на фоне нарисованного на темной стене колдовского озера.
Вместо ответа Ютта Лампе грандиозно играет смесь аркадинского себялюбия и рефлекторной непосредственности, нервозной черствости и проницательной изворотливости. Она целиком растворена в движении, в мелких реакциях на все, что происходит вокруг нее, в наслаждениях мелкими победами, в досадах уязвленного самолюбия. Подробно описывать этот актерский перфекционизм смысла нет: "Чайка" Люка Бонди уже приглашена участвовать будущей весной в очередном Чеховском фестивале. Эта третья чеховская роль Лампе, после Маши в "Трех сестрах" и Раневской в "Вишневом саде", двух знаменитых спектаклях Петера Штайна.
Очевидно, что переход актрисы от Чехова Штайна к Чехову Бонди вообще обозначил качественный переход в немецкой традиции большого чеховского стиля. На смену роскошному, по-западноберлински "объективистскому" штайновскому иллюзионизму 70-80-х годов, покоившемуся на изучении режиссерских партитур Станиславского и восприятии Чехова как некоего театрального и философского абсолюта, пришли венские спектакли Петера Цадека ("Вишневый сад") и Люка Бонди, не отрицающие универсальности русского классика, но возвращающие ему реальные измерения. "Актерский" Чехов у Бонди получился проницательным и безжалостным. Значит, ничуть не старомодным и сбросившим усталость векового утешителя.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ
Одним из главных событий завершившегося в австрийской столице фестиваля Wiener Festwochen стала новая версия чеховской "Чайки". Спектакль венского Бургтеатра в постановке художественного руководителя фестиваля Люка Бонди заставил некоторых немецких критиков заговорить о том, что столица немецкоязычного чеховского театра отныне находится в Вене.
В технике существует понятие "усталость металла": внешне с изделием ничего не происходит, а внутренняя структура постепенно становится хрупкой. "Чайка", во всяком случае для русского театрального сознания,— уставший текст.
Почти невозможно представить себе, чтобы на трехчасовом пути от первой хрестоматийной фразы "почему вы всегда ходите в черном?" до последней, столь же хрестоматийной "дело в том, что Константин Гаврилович застрелился" могли встретиться какие-то неожиданности,— если только режиссер не идет на сознательный шантаж по отношению к тексту и действует в рамках так называемого "актерского театра". Венская "Чайка" пересыпана неожиданностями. Каждая из которых сама по себе не больше, чем частная деталь. Но собранные вместе, они действительно создают эффект странной свежести.
Люк Бонди не предпринимает никаких экстравагантных постановочных шагов. Он просто самостоятельно двигается по чеховской пьесе, увлекая за собой актеров. Секрет заключен в том, что он знает, как увлечь их и чем именно каждого из них можно увлечь. Сам режиссер признался, что, по его мнению, "поставить Чехова нельзя, можно только пригласить на сцену актеров и попытаться наладить их совместное существование". В этой фразе, конечно, как и в большинстве высказываний о свойствах чеховского театра, достаточно лукавства и тумана. И свое, признанное всей Европой мастерство постановщика Бонди никуда не прячет, но выигрывает именно потому, что, во-первых, избегает радикализма, а во-вторых, безошибочно подбирает людей, тех самых, кого надо "пригласить на сцену".
Если и появляется у Бонди какая-нибудь "нечеховская" деталь, то она не кричит о себе. Как, например, холодильник, отодвинутый к заднику. Его и не заметишь, пока в третьем действии к нему не привалится равнодушный увалень Тригорин. Или огромный алый парус, натянутый над площадкой, где Костя Треплев показывает свой спектакль. Кстати, в отношении некоторых вечных загадок, заданных пьесой, Бонди вполне конкретен. Так, Треплев у него явно талантлив: декадентскую пьеску про львов, орлов и куропаток, этот спектакль в спектакле, смотреть очень любопытно, сделана она выразительно и иронично. И у Нины Заречной, очевидно, есть актерский талант. Так что смертельное разочарование, настигающее обоих в сером медленном четвертом акте есть не просто закон бытия, но конкретное фиаско двух одаренных людей. Очень редко удающиеся роли молодых героев "Чайки" сыграны Йоханной Вокалек и Августом Диелем с ясным, неабстрактным драматизмом.
Но солируют в "Чайке" все-таки не они, а Ютта Лампе и Герт Фосс, два великих актера современной немецкой сцены, играющие Аркадину и Тригорина. Бонди снимает разницу в возрасте между ними двумя, отчего неявный конфликт обеих пар становится только четче. Отчего у одних есть и талант, и успех, а у других только талант без удачи — Бонди, естественно, впрямую не задает этот неприличный вопрос, но именно он создает то скрытое напряжение, что определяет жизнь на фоне нарисованного на темной стене колдовского озера.
Вместо ответа Ютта Лампе грандиозно играет смесь аркадинского себялюбия и рефлекторной непосредственности, нервозной черствости и проницательной изворотливости. Она целиком растворена в движении, в мелких реакциях на все, что происходит вокруг нее, в наслаждениях мелкими победами, в досадах уязвленного самолюбия. Подробно описывать этот актерский перфекционизм смысла нет: "Чайка" Люка Бонди уже приглашена участвовать будущей весной в очередном Чеховском фестивале. Эта третья чеховская роль Лампе, после Маши в "Трех сестрах" и Раневской в "Вишневом саде", двух знаменитых спектаклях Петера Штайна.
Очевидно, что переход актрисы от Чехова Штайна к Чехову Бонди вообще обозначил качественный переход в немецкой традиции большого чеховского стиля. На смену роскошному, по-западноберлински "объективистскому" штайновскому иллюзионизму 70-80-х годов, покоившемуся на изучении режиссерских партитур Станиславского и восприятии Чехова как некоего театрального и философского абсолюта, пришли венские спектакли Петера Цадека ("Вишневый сад") и Люка Бонди, не отрицающие универсальности русского классика, но возвращающие ему реальные измерения. "Актерский" Чехов у Бонди получился проницательным и безжалостным. Значит, ничуть не старомодным и сбросившим усталость векового утешителя.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ