Не иначе как под впечатлением от "трофейного" фильма Уильяма Дитерле, Иосиф Бродский написал: "В ночном саду под гроздью зреющего манго / Максимильян танцует то, что станет танго. / Тень возвращается подобьем бумеранга, / температура, как под мышкой, тридцать шесть". Правда, в фильме Максимилиан Габсбург (Брайан Ахерн), марионеточный император Мексики, возведенный на трон французскими оккупантами, разбитый патриотами во главе с президентом Бенито Хуаресом (Пол Муни) и расстрелянный 19 июня 1867 года, танго не танцует, но перед казнью просит исполнить для него песенку о голубке. Собственно говоря, решительно непонятно, почему фильм называется "Хуарес". Каменноликий индеец — нечастый гость на экране, он не столько герой, сколько функция, идолище: редчайший случай, когда Муни не гримасничает, наверное, боится повредить сложный грим. Бесстрашно шествуя через площадь, грудью на ружья изменивших ему солдат — в американском кино 1930-х годов, как и в советском, обязательно действовали свои "вредители" и "троцкисты",— он похож не на человека, а на броненосец "Потемкин", так же одиноко и гордо надвигающийся на целую царскую эскадру. По массовым сценам вообще чувствуется, что Дитерле учился на советском историко-революционном кино. В общем, роль Хуареса резюмируют полторы строфы Бродского: "В ночной тиши под сенью девственного леса / Хуарец, действуя как двигатель прогресса, / забывшим начисто, как выглядят два песо, / пеонам новые винтовки выдает. / Затворы клацают; в расчерченной на клетки / Хуарец ведомости делает отметки". Подлинные герои фильма — Максимилиан и его супруга Карлотта (Бэтт Дэвис), помешавшаяся на том, что все хотят ее убить, после того как Европа бросила ее мужа на произвол истории, и телепатически узнающая о гибели своего Макси: утонченная, возвышенная, благороднейшая чета. Рационально не объяснить такую нежность Голливуда к Максимилиану: как раз Хуарес воплощал дорогую Штатам концепцию "Америки для американцев". Дабы вызвать зрительскую симпатию к узурпатору, подписывающему на экране указ о расстреле на месте любого мексиканца, схваченного с оружием, сценаристы прибегают к совершенно иезуитской логике. Максимилиан соглашается стать императором, поскольку его обманули, сказали, что мексиканцы на референдуме единодушно возжелали монархию. Узнав же, что референдум сфальсифицирован, он бесконечно возмущен и сильно разгневан, но отречься не может, поскольку тогда он обманет своих добрых подданных: голова кругом идет от этой логики. В итоге в финале авторам приходится оправдывать устами Максимилиана самого Хуареса за то, что тот, несмотря на протесты мировой общественности, расстрелял такого лапочку. Объяснение этим странностям просто и укоренено в логике самого Голливуда. "Фабрика грез" издавна и вплоть до наших дней — достаточно вспомнить "Титаник" Джеймса Кэмерона — искренне любуется всем староевропейским, всем тем, чем история обошла Штаты: аристократическими манерами, надушенными бородками, фамильным серебром, титулами, родословными. Любуется именно потому, что — в соответствии с логикой, более суровой, чем марксистская,— все это должно погибнуть, причем погибнуть так же красиво, как здравствовало, на глазах у зрителей. "Титаник" обязан утонуть под звуки оркестра, а Максимилиан, такой же "Титаник" от политики, напоровшийся на айсберг чужого для него континента,— картинно упасть у расстрельной стенки под аккомпанемент песни о голубке.
"Хуарес" (Juarez, 1939)
"Отель"
Майкл Фиггис
"The Hotel", 2001
Возможно, лучший фильм Майкла Фиггиса. Зловеще-задорная постмодернистская издевка над постмодернизмом, европейский ответ Дэвиду Линчу. Коктейль из священной классики и оголтелого каннибальского ужаса, конспирологии и насмешки над миром кино. В Венеции идут съемки фильма по жестокой пьесе Джона Уэбстера, современника Шекспира, "Герцогиня Мальфи". Съемочную группу, в свою очередь, снимает на видео некая девица, карикатурный символ "Догмы". Девиц, вообще, много (в том числе Валерия Голино и Сальма Хайек): кто предается садомазохистским ласкам, кто возлежит на столе, опустив соски в рюмки с молоком. Кого-то откармливают не "как на убой", а просто на убой, кого-то уже жуют, кого-то терзают в подвалах отеля. В финале Фиггис как бы обратит все в шутку: сеанс секса вернет жизнь застреленному режиссеру, а экскурсия на тот свет обогатит его умением видеть сквозь стены. Но главная особенность фильма как раз в том, что добрые шутки жутковаты, трэш забавен, зато запах гниющих венецианских каналов почти физически доносится с экрана.
"Пауки"
Фриц Ланг
"Die Spinnen", 1919-1920
В фильме Фрица Ланга историки кино видят набросок его шедевра о параллельной власти "Доктор Мабузе, игрок" (1922), пока еще — без самого Мабузе. Под светскими личинами скрываются "пауки" — члены вселенской банды, которой верховодит Лио Ша (Рессел Орла) с эффектно обнаженными плечами. В лучшей сцене камера "снимает" крышу с их штаба — "Стального дома", канцелярии заговоров, убийств, шантажа. Но в остальном это образцовый фильм-фельетон, бульварщина, в которой намешана вся возможная экзотика. Из письма в бутылке супермен Кей Хуг (Карл де Фогт) узнает о кладах инков. Инки, не замечая, что на дворе ХХ век, справляют свои ритуалы. Алмазная голова Будды должна магическим образом освободить Азию от колонизаторов. Погони на поездах, воздушных шарах, самолетах. Прыжки с парашютом. Действие скачет из яхт-клуба в Лос-Анджелесе на Дикий Запад, Фолкленды, в Перу. Тигры сторожат замаскированный под курильню опиума подземный дом в Гонконге. В общем, как писал Игорь Северянин, "из Москвы в Нагасаки, / из Нью-Йорка на Марс".
"Танцуйте, дураки, танцуйте"
Гарри Бомонт
"Dance, Fools, Dance", 1931
Не успели посадить Аль Капоне, как Гарри Бомонт вывел его на экране под именем Джека Лавэ (Кларк Гейбл), а ключевым, но закадровым событием фильма сделал легендарную разборку — "бойню в День святого Валентина" 14 февраля 1929 года. Не триллер, не мелодрама, а оперативно сработанная агитка — антигангстерская и антибуржуазная. Банкир эффектно умирает, разоренный великим кризисом. От его детей отворачиваются друзья. Слабак-сын Родни (Уильям Бэйкуэлл) не хочет работать и закономерно становится бутлегером, а потом и трусливым киллером. Дочь Бонни (Джоан Кроуфорд), стиснув зубы, пишет для газеты заметки о сельском хозяйстве, но, не успев дописать, получает редакционное задание внедриться в банду и разоблачить Лавэ. Простота диалогов под стать сюжету: их можно представить в советской агитпроповской пьесе. "Что же нам делать?" — ноет Родни. "То же, что делают все нормальные люди,— работать",— резонерствует адвокат. "Нам? Работать? Ха!" — разоблачает свою классовую сущность паразит и тунеядец Родни, завязывает галстук и идет наниматься в банду.
"Легкие миллионы"
Роулэнд Браун
"Quick Millions", 1931
Роулэнд Браун успел до введения в Голливуде цензуры снять этакую "Бригаду", балладу о простых парнях, которых жизнь толкнула на кривую дорожку. Вспыльчивый дальнобойщик Багс (Спенсер Трэйси, несмотря на молодость, выглядит весьма старообразно), в очередной раз набив морду копу, создает профсоюз водителей, ничем не отличающийся от банды рэкетиров. Несмотря на цилиндр, фрак и намерение обручиться с девушкой из высшего общества, он остается таким же работягой, каким и был. Местами — почти документальный фильм о разновидностях трудовой деятельности: вращаются колеса и роторы, пули решетят бидоны с молоком, динамит разносит офисы неуступчивых клиентов, копы загоняют проституток в фургоны. Убийства сняты просто, но мастерски, не в лоб, а через детали: у Брауна мало денег и мало экранного времени, поэтому он выбирает дешевые и сердитые решения и реплики вроде "Гангстер гангстера издалека видит". Неизбежное моралите звучит зловеще: "Еще 20 таких лет, и у нас будет не республика, а гангстерское королевство", "Мы становимся обществом бродячих псов".