В парижском Theatre de la Ville завершаются двухнедельные гастроли Вуппертальского театра Пины Бауш. На единственный спектакль программы "О, Дидо!" билеты были проданы за неделю до приезда знаменитой немецкой труппы. Из Парижа — корреспондент Ъ ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
На Пину Бауш был супераншлаг: по площади Шатле, где находится Theatre de la Ville, ежевечерне слонялись страждущие всех возрастов и сословий с одинаковыми плакатами "Куплю лишний билет". Ни один из хореографов--сверстников знаменитой немки — ни Уильям Форсайт, ни Иржи Килиан, ни Матс Эк, представлявшие свои спектакли в те же июньские недели,— такой всенародной любовью похвастаться не мог. Справедливости ради отметим, что рекламировали гастроли Вуппертальского театра всерьез: аппетитная мулатка в банном полотенце зазывно глядела со стен всех переходов метро.
Свою новую работу "О, Дидо!" Пина Бауш включила в цикл "дневника городов, пропущенных через сердце". Цикл был открыт еще в 1986-м спектаклем "Виктор", посвященным Риму. С тех пор в сердце хореографа проникли также Вена, Мадрид, Лос-Анджелес, Гонконг, Лиссабон и Будапешт. В прошлом году по настоянию директора Teatro di Roma Луки Раскони и в рамках празднования 2000 года Пина Бауш решила еще раз присмотреться к Вечному городу. Проведя в нем вместе со своей труппой две недели, хореограф открыла Рим "этнический, ночной, пазолиниевский" и суммировала свои открытия в "О, Дидо!". Но, похоже, Пину Бауш мало вдохновил как спецзаказ, так и Рим в целом — спектакль хранит следы тяжелой подневольной работы.
В интерпретации немцев город Рим выглядел странновато: сценограф Петер Пабст выстроил на сцене гипсовую скалу, украсил ее вершину искусственной пальмой наподобие тех, под которыми фотографируются курортники-провинциалы на побережье Черного моря, и время от времени запускал по скале видеофильмы — то с цветочками, то с пейзажами, то с аборигенными масками — видимо, для отображения этнического многообразия Вечного города. Состав труппы и музыкальный монтаж также поспособствовали интернационализму спектакля: мулатки и корейцы, латиносы и индуски мелькали в разрозненных эпизодах то под танго, то под джаз, то под индийские мелодии, то под ангольские бонги.
Впрочем, особого значения это не имело: ведь красить зеленые бананы в желтый цвет, или расставлять по сцене столы, или кататься на роликах можно под любое музсопровождение. Главное, чтобы хронометраж постановки соответствовал контракту. А для истощенного воображения знаменитой постановщицы было непростым делом слепить два акта полнометражного спектакля. Но помог опыт: Пина Бауш, нимало не смущаясь, продублировала под занавес 18-минутное начало "О, Дидо!" — слово в слово, движение в движение. "Прием 'рондо'",— угадали зрители и остались довольны своей проницательностью.
"Ночной пазолиниевский" Рим оказался шестидесятилетней почтенной даме явно не по зубам. Тот пресно-тяжеловесный юмор, который Пина Бауш успешно выдает за "спонтанность алогичных хэппенингов", мог родиться только в промышленном Вуппертале. Собственно, парижская публика именно этого и ждала от знаменитой немки — чтобы кто-нибудь кому-нибудь врезал по морде или вышел без штанов. Пина Бауш надежд зрителей не обманула. Идейной кульминацией "О, Дидо!" стали подсчеты некоей престарелой прелестницы, уютно расположившейся в гамаке: сколько лет жизни среднестатистический человек ест, сколько спит, сколько проводит в сортире — "два с половиной года" (веселое оживление в публике).
Театрально-постановочная вершина "О, Дидо!" была достигнута в сцене "Римских бань": той самой мечтательнице из гамака некий брутальный мужчина выплеснул в лицо девять ведер воды. А красавица-мулатка с афиши выехала на сцену в ванне на колесиках — и тоже получила ведер пять. Потом голые артисты, перепоясанные махровыми полотенцами, сделали девушкам массаж — и инцидент был исчерпан. Равно как и весь спектакль. Что, впрочем, ничуть не охладило привычного восторга зрителей.
Обилие звезд-хореографов в июньском Париже располагает к нехитрым обобщениям. Поколение, рожденное в 40-е и правившее бал в современном балете больше четверти века, понемногу сдает позиции. Те, кто не утратил редкостного балетмейстерского дара, покидают свои труппы или перестают ставить спектакли, спасаясь от изматывающей текучки или удовлетворяя жажду новизны. Одним из первых балетом пресытился руководитель Франкфуртского балета Уильям Форсайт: нырнул в компьютерные бездны и глубины бессознательного. Сбежал из Cullbergballet Матс Эк — теперь он ставит на больших сценах раз в два года, не чаще. В конце прошлого сезона покинул Нидерландский театр танца Иржи Килиан, чтобы посвятить себя видеоэкспериментам со старшей группой этой труппы. Пина Бауш, продолжая царить в Вуппертале и лидировать в табели о рангах, явно испытывает кризис — идей, жанра, не говоря уже о собственно танцевальной лексике. XXI век нуждается в новых кумирах. Но консервативный балетный театр все же не готов расстаться со старыми.