Гастроли балет
Впервые в Москве в полнометражном спектакле выступил французский танцовщик Матье Ганьо: на сцене Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко премьер Парижской оперы исполнил роль Альберта в "Жизели". В хрестоматийном балете ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА обнаружила много неожиданностей.
Еще пару сезонов назад зрители, имеющие возможность выбора, никогда бы не пошли смотреть классику в "Стасик", если одноименный балет имеется в репертуаре Большого. Сейчас же вторая труппа Москвы находит способы переиграть первую на ее исконной территории. Самый очевидный — приглашение в свои спектакли звездных солистов со стороны. Таких как Матье Ганьо.
Имя премьера Парижской оперы стало известно Москве в 2004 году: тогда 20-летний танцовщик получил Benois de la danse за Джеймса в "Сильфиде" — роль, доставившую ему в Париже звание этуали. Амплуа романтического красавца село на него как влитое. Сын балетных кумиров 1970-х Дени Ганьо и Доменик Кальфуни, он унаследовал изысканность матери и стать отца, не говоря уже о профессиональных данных: строгом прыжке, прекрасной стопе, элегантном шаге и общей сценической культуре. Однако "живьем" с новоиспеченной звездой первым познакомился Петербург. На фестивале "Мариинский" француз танцевал и "Дон Кихота", и "Жизель". В Москве же появлялся только в гала, что лишь разжигало аппетит балетоманов, мечтавших увидеть молодого красавца в полноценном спектакле. А тем более в романтической "Жизели", на которую и пригласил его музтеатр Станиславского.
Сторонники силового мужского танца наверняка оказались разочарованы. В московском спектакле парижская звезда исполнял положенные па очень изящно и легко, не форсируя ни высоту, ни амплитуду прыжка. К тому же сорвал двойное ассамбле (оборот в воздухе на 720 градусов), внедренное Рудольфом Нуреевым в вариацию второго акта. А еще по-школярски подправлял пятую позицию после двойных туров и забавно ходил по сцене — ставя ногу на всю стопу, будто к ней привязаны короткие лыжи.
Однако те, кто ценит целое выше частностей, получили уникальную возможность увидеть на сцене живого графа. В сравнении с французом все российские Альберты, не только нынешние, но и легендарные прошлых лет, выглядят переодетыми самозванцами. Имитировать светскость танцовщику Ганьо не было нужды — голубая кровь сказывалась во всем: в естественной простоте манер, в изящных, но исчерпывающе выразительных жестах, не аффектированной мимике красивого лица. Прирожденный аристократизм артиста внес радикальные изменения в привычную трактовку партии. Такой Альберт, конечно, лишь азартно флиртовал с бесхитростной пейзанкой, отнюдь не собираясь жертвовать своим положением ради минутного увлечения. И его налаженную жизнь разрушили скорее муки совести, чем великая любовь, разбитая внезапной гибелью Жизели. Свежие подробности, придававшие знакомым мизансценам иной смысл (вроде эпизода на скамейке, когда Альберт вместо целомудренного возложения руки на плечо крестьянки прихватывает ее за попку, или совместного побега в лес подальше от бдительной мамаши), вернули рожденному в куртуазной Франции балету первозданный смысл.
Нежданной трансформации содержания спектакля посодействовала и Жизель — солистка Мариинского театра Евгения Образцова, ставшая в этом сезоне guest star музтеатра Станиславского. Миловидная блондинка, лишенная трагического дара и каких-либо признаков инфернальности, чрезвычайно убедительно сыграла наивную и до смерти влюбленную крестьяночку, кроткую жертву стечения обстоятельств. А по части техники танца петербургская гостья и вовсе посрамила москвичек, включая знаменитых прим Большого Светлану Захарову и Наталью Осипову. То, с какой плавностью в вариации первого акта петербурженка дожимала аккуратное плие после арабеска или двух туров в аттитюд, должно лишить сна ее именитых коллег и их учителей, вовсе удаливших коварное плие из вариации — от греха подальше.
Да и кордебалет музтеатра Станиславского, резво и задорно отпрыгавший антраша в крестьянском танце, дал суровый урок Большому, в котором скучающие "крестьяне" обычно еле волокут ноги, всем своим видом выражая, что пляска — ниже их достоинства. И даже не совсем кондиционные по строгим классическим меркам исполнители Крестьянского па-де-де Галина Исмакаева и Сергей Кузьмин нашли возможность не ударить лицом в грязь: честно отработали хореографический текст, а не упростили его, как повелось в Большом. В целом же версия "Жизели", перенесенная в "Стасик" почти 20 лет назад петербурженкой Татьяной Легат, наследницей знаменитой балетной династии,— самая академичная из всех, существующих в Москве. Правда, для того чтобы это оценить, потребовался визит знаменитого парижанина.