Первый из двадцати томов нового академического собрания сочинений Пушкина сдан в печать. "Пушкин всегда делается невероятно трудно. Здесь есть какая-то загадка, тайна" — такими словами директор Института русской литературы (Пушкинского дома) Николай Скатов сообщил об этом событии.
Прошлое академическое издание выходило почти 20 лет — с 1937 года по 1959-й, и начало его также было приурочено к великому государственному торжеству. В 1937 году таковым объявили 100-летие со дня гибели поэта; сейчас речь, как известно, идет о 200-летии со дня рождения.
По справедливейшему замечанию Николая Скатова, Пушкин бесконечен. Бесконечен и числовой ряд — 100, 150, 200, 300 и т. д. Государство в поисках повода для праздника еще не раз оттопчется на могиле поэта, а у филологов свои, несколько мрачноватые утехи. "Многим поколениям ученых еще предстоит посвящать его изучению свои жизни",— пообещал как приговорил директор Пушкинского дома.
ТЕАТР
Фестивали окупаются сторицей Премьера спектакля "Легкая резь в глазах" по пьесе знаменитого англичанина Гарольда Пинтера только что состоялась на сцене театра "У Никитских ворот". Поставил пьесу французский режиссер Раймон Сегре. История знакомства режиссера и театра такова. Когда театр "У Никитских ворот" прошлым летом выступал со спектаклем "Бедная Лиза" в Авиньоне, на одно из представлений забрел французский режиссер Раймон Сегре. Искусство москвичей так вдохновило француза, что он немедленно предложил Марку Розовскому дружбу и сотрудничество. И то и другое было с благодарностью принято. Таким образом, международные фестивали, на которые приходится ездить за свои деньги, оправдывают расходы — не имей сто рублей, а имей сто друзей.
Чтобы никому не было обидно, играть решили не русскую пьесу и не французскую, а нейтральную — английскую. Раньше "Легкая резь в глазах" у нас не ставилась. В ходе репетиций русские актеры не уставали поражать французского гостя "своей одаренностью и высоким профессионализмом". Кроме того, он, по его собственному признанию, впервые столкнулся с настоящей школой психологического реализма. Может быть, поэтому полуабсурдистская пьеса Пинтера (история семьи, где за внешним благополучием и респектабельностью скрывается, как и положено в таких случаях, взаимное отчуждение и даже вражда) в театре "У Никитских ворот" выглядит вполне реалистической и добротной постановкой с несколько причудливым сюжетом. Но "странно" в данном случае не означает "плохо". Сегре надеется продолжить сотрудничество с московской труппой.
ТАНЕЦ
Рождение второе, неофициальное отметила 5 февраля студия "Класс экспрессивной пластики", сыграв премьеру спектакля "Кровать". Во главе этой уникальной студии пластической импровизации стоит Геннадий Абрамов — бывший танцовщик и преподаватель сценического движения; автор тайной, но эффективной методики превращения обычных людей в импровизаторов-мимов; режиссер-постановщик странных спектаклей-этюдов, завораживающих и простаков-неофитов, и снобов-эстетов как в неискушенном отечестве, так и в придирчивой Европе; он же доморощенный философ и отчаянный краснобай.
До 60 лет Абрамов жил под крылом другого театрального гуру — Анатолия Васильева. Познакомились они с четверть века назад, когда вместе ставили легкомысленную "Хелло, Долли!" в ростовской оперетте. Позже в Москве прогремела "Взрослая дочь молодого человека", вся пластическая партитура которой принадлежала Абрамову. В 1990 году Васильев надумал открыть в своей Школе драматического искусства класс экспрессивной пластики и создавать совместные спектакли. Абрамову поручили набирать людей с улицы и делать из них нечто универсальное. Педагог преуспел, и даже очень: через три года в Москве начался "абрамовский бум". Зрители повалили в подвал на Воровского, критики воспели новое явление. Путались только в терминологии: язык не поворачивался называть Абрамова хореографом, а импровизации его учеников — современной хореографией. Васильев выпускников класса так и не использовал. Они тем временем обретали все большую известность — ездили в самостоятельные турне, гремели на фестивалях, заводили зарубежные контакты. Руководителя школы подобная самодеятельность не радовала. Конфликт разрешился к исходу 1998-го — оперившийся класс выгнали из школы.
Сейчас неунывающий Абрамов со своими 19 артистами обрел временное пристанище в "Модерне" Светланы Враговой, объявив о рождении нового театра. Без денег, без дома, без документов и даже без "юридического лица".
ОПЕРА
Одна женщина и пять зубров В Самарском академическом театре оперы и балета вовсю идут репетиции "Видений Иоанна Грозного". Премьера назначена на 20 февраля. На прошлой неделе главный дирижер театра Владимир Коваленко передал спектакль в руки Мстислава Ростроповича, который продирижирует пятью первыми представлениями. Кроме Ростроповича, в постановочной команде режиссер Роберт Стуруа и сценограф Георгий Месхешвили. В компании этих "зубров" (к ним следует отнести также самого композитора и его либреттиста Якова Гордина) хореограф Алла Сигалова, представительница иного поколения, выглядит довольно неожиданно. Продюсером самарского проекта века, как его без ложной скромности окрестили на Волге, выступил Давид Смелянский, который в прошлом продюсировал проекты Ростроповича, посвященные Шостаковичу,— концертное исполнение "Леди Макбет" и фестиваль к 90-летию композитора.
На самарской сцене ставились почти все оперы Слонимского — "Виринея", "Мария Стюарт", "Гамлет". Новый опус превосходит их по сложности музыкального языка и уже сейчас подавляет мощью, грозя исчерпать исполнительские силы самарской труппы. Из 29 солистов театра в спектакле заняты 20, и на второй состав рассчитывать не приходится. Поэтому дирижеру Владимиру Коваленко, кроме выполнения своих прямых обязанностей, приходится петь за двух заболевших солистов. А тенору Михаилу Губскому — исполнять две партии, переодеваясь по ходу действия, поскольку в опере шесть теноровых партий, а в театре — шесть теноров, один из которых петь отказался.
Сцена Самарской оперы под премьеру расширена и реконструирована. На показе в прошлый вторник побывала немногочисленная публика, журналистов не звали, фото- и видеосъемку запретили. И до премьеры никто из посторонних ничего не увидит.