Фильмы Франсуа Озона до последнего времени были неизвестны в России. Теперь все три его полнометражные ленты будут показаны на открывающемся сегодня Фестивале фестивалей в Петербурге и в московском прокате. Корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ беседует с ФРАНСУА ОЗОНОМ.
— Вам 33 года. Сколько из них принесено в жертву кинематографу?
— Я впервые согрешил в тринадцать лет. У отца была 8-миллиметровая камера. Начал снимать короткометражки, некоторые из них получили призы на разных фестивалях. Потом учился в парижской киношколе — FEMIS.
— Ваш первый полнометражный фильм, который в российском прокате переименован в "Крысятник", в оригинале носит название "Sitcom". Что это словцо в точности означает — мыльную оперу?
— Я имел в виду ироническое обозначение фильмов с маленьким и очень убогим смыслом, рассчитанных на самую что ни на есть широкую публику.
— Но ваша картина, хоть и оперирует клише мыльных опер, имеет совсем другую структуру...
— Это классический сюжет: есть группа людей, семья или нечто вроде, вдруг является пришелец и нарушает статус-кво. Вспомните "Теорему" Пазолини или "Будю, спасенный из воды" Жана Ренуара. Только у меня вместо человека приходит зверь — крыса.
— Что это по жанру — пародия?
— Я бы так не сказал, хотя, конечно, можно заметить мое ироническое отношение к жанровым клише. В "Ситкоме" есть элементы хоррора, фэнтези, романтического фильма или того, что называют gore film (фильмы с запекшейся кровью). Кроме того, здесь есть реакция на новую моду coming out, когда гомосексуалисты публично объявляют о своих пристрастиях. Садомазохизм и гомосексуальность вторгаются в мир ситкома, и его искусственная розовая гармония оборачивается депрессией.
— После "Ситкома" вы сняли "Криминальных любовников". Здесь жанр определить еще труднее.
— Это как раз то, что я люблю в кино — не знать заранее, что ты увидишь. Американские фильмы столь успешны именно потому, что все известно с самого начала. "Криминальные любовники" — мрачная сказка для тинейджеров. Психоанализ сказок, например о Гретхен, показывает, что из них инфантильное сознание черпает самое главное и самое глубокое представление о насилии. Я намеренно делаю криминальную драму столь жестокой, чтобы молодые зрители могли изжить наваждение, с которым они живут и с которым пришли в мир.
— "Капли дождя на раскаленных скалах" — ваш третий фильм — поставлены по пьесе Фассбиндера. Что привлекло вас к этому человеку другой эпохи и другой культуры? Опять гомосексуальность?
— Она здесь ни при чем. Мне хотелось снять кино про то, что такое любовная пара в современном мире. Но у меня не было необходимой внутренней дистанции по отношению к такому сюжету. И я взял забытую пьесу Фассбиндера.
— Пьеса глубоко погружена в немецкий контекст, вероятно, чуждый вам, французу...
— В любой работе Фассбиндера всегда найдешь чувство вины и стыда, которое испытали немцы после краха нацизма. Это своего рода сексуальный комплекс нации, и действует он именно по этой схеме. Но это не значит, что его могут прочувствовать только немцы.
— Фассбиндера обвиняли в антисемитизме...
— И совершенно зря. Он просто показывает структуры больного сознания. В фильме "В году тринадцать лун" еврей, вышедший из концлагеря, создает компанию, пропитанную лагерной атмосферой.
— Чего вы ждете от экспансии видео и дигитальных технологий?
— Они меня пугают. Видео хорошо для создания маленьких, малобюджетных фильмов. Ларс фон Триер все перевернул и делает на этой технологии большое кино. Я ценю "Рассекая волны", но не последний его фильм — "Танцующая во тьме". Предпочитаю длинные планы, не люблю рваный монтаж.
— Какие из режиссеров мирового кино оказали на вас влияние?
— Мурнау, Дуглас Серк, Бергман, Ланг, Бунюэль.
— Знаете кого-то из русских?
— В основном классиков: Эйзенштейн, Тарковский, Барнет.