Немецкий дирижер Кристоф Эшенбах выступил с оркестром Мариинского театра. После Риккардо Мути это уже второй крупный европейский дирижер на фестивале "Звезды белых ночей".
Отвечая на вопрос Ъ, будут ли стоять за пультом Мариинки дирижеры с мировым именем, Валерий Гергиев сказал: "Вопрос сейчас не совсем уместен" — имея в виду экономические проблемы. Однако добавил, что, чем звать кого-то соло, предпочтет пригласить Риккардо Мути вместе с оркестром и хором театра La Scala. Нынешний фестиваль начался с кульминации: Мути приехал с филармоническим оркестром La Scala и продемонстрировал тот уровень исполнения, какой в Петербурге не слышали давно, и, видимо, не скоро услышат. Речь не о трактовках и концепциях, а о культуре звукового мышления и поведения, свойственной оркестру, с которым постоянно, планомерно и основательно работает один большой дирижер, а выступают — многие (Аббадо, Бычков, Шайи, Гергиев, Мета, Озава, Заваллиш, Темирканов). Мариинский оркестр тоже не из плохих. Однако выдающийся дирижер коллективу год за годом достается только один.
Исключительное право выступить с оркестром Мариинки получил Кристоф Эшенбах — в обмен на собственный оркестр Северогерманского радио, который он отдает на два фестивальных вечера Гергиеву. Вместе с оркестром Гергиев уступил и свой репертуар — "Весну священную" Стравинского и Шестую симфонию Малера. Что было весьма рационально: ограниченному в репетиционном времени гастролеру не пришлось заниматься разучиванием текста. Оркестранты поначалу были просто податливы, а под конец уже совсем безвольно играли под палочку заезжего "крысолова".
К искусству Эшенбаха легко применимы образы жутковатых немецких сказок, оно соединяет гротеск готики и иронические гиперболы романтизма. Шестая симфония Малера оказалась идеальным полигоном для проведенных им над оркестром испытаний. Названная автором "Трагической", она обычно играется про борьбу добра и зла: "черное" в этой партитуре просмотреть невозможно, но и "белое" трудно не заметить. Эшенбах же создал стоминутный макабр, в котором от всего ясно-мажорного становилось только жутче. Он подгонял штормовые волны крайних частей, превращая их в адский водоворот, и издевательски замедлял скерцо. Ни в чем не похожая на классическую мануальная техника бывшего пианиста обескураживала емкостью каждого угловатого жеста, изобилием деталей, которые умудрялся навязать оркестру дирижировавший наизусть маэстро. Этой ненормативной пластической лексикой он обуздал не только оркестр, но и циклопическую малеровскую композицию, и пугающих масштабов финал прозвучал у Эшенбаха на одном дыхании, четко и логично. Сам Малер, волнуясь перед премьерой симфонии, боялся, как бы чувства его не перешли границ, помешав дирижировать. Гергиев в Шестой тоже словно балансирует на этой опасной грани. Эшенбах — нет.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА, КИРА Ъ-ВЕРНИКОВА, Санкт-Петербург