В Москве в англиканской церкви св. Андрея публика два дня слушала и смотрела современную версию баховских "Страстей по Матфею". Радикальный жест коллективного творчества, придуманный немецким Гете-институтом в Москве, разросся до самой амбициозной из программ актуализации главного немецкого композитора за пределами Германии.
Уникальный русскоязычный римейк протестантского опуса Баха "Страсти по Матфею" был сделан в необычайно короткий срок. Всего три месяца отделяло его организаторов (немецкий Гете-институт, агентство "Длинные руки"), автора-составителя (Петр Поспелов) и музыкального руководителя (Татьяна Гринденко) от разработки концепции до конечного результата. В проект включилось более трех десятков поэтов и композиторов разных возрастов и направлений — от академических традиционалистов до концептуалистов, от православно-ориентированных до эстрадно-подкованных, от европейски-раскрученных до маргинально-экспериментирующих.
Собранные за пределами привычного цехового пространства далекие и даже противоположные друг другу художники — такие, как Ольга Седакова и Вячеслав Курицын, Вячеслав Гайворонский и Юрий Ханонъ, Алексей Парин и Геннадий Айги, Александр Вустин и Дмитрий Пригов, Ираида Юсупова и Псой Короленко — впервые получили возможность испытать нечто вроде духовного единения и зарядиться искренностью коллективного поклонения Баху. Формой проекта послужила оригинальная структура "Страстей по Матфею" — исполинского четырехчасового сочинения, составленного Бахом из речитативов, хоралов, арий и инструментально-хоровых эпизодов. Тридцать два номера баховских "Страстей" авторы-участники превратили в абсолютно новое русскоязычное произведение. Каждый получил заказ на сочинение небольшой порции-фрагмента. До последнего момента никто не знал с чем/кем рядом его кусок будет стоять. Единственным условием было не покидать границ своего эпизода.
Поэтов это поставило в ужасное положение. Трое обязательно упоминали петуха, пропевшего в эпизоде у четвертого, пятеро — тридцать серебренников, хотя по сюжету Иуда еще никого не предал. В коллективном русскоязычном варианте Евангелие, ужатое ХХ веком до стихотворного эталона Рильке и Пастернака, очень неохотно возвращалось в исходный крупный формат. Композиторов мучило совсем другое. Сочиняя речитативы, Гайворонский очень сокрушался, что первый и последний хор дали не ему: "я бы арочку сделал". А некоторые промежуточные номера слишком явно рассчитывали на бурные продолжительные аплодисменты.
Первое исполнение русских "Страстей" сопровождали неприятные накладки. Катастрофический лимит репетиций, по сути, превратил премьеру в "генералку". Публику разочаровывали робкие голоса, невнятные хоры и вылетавшие от перенапряжения пробки. К счастью, утреннее повторение было гораздо удачней. Не моргнув глазом, настоятель Англиканской церкви поприветствовал публику. Покой дневного бдения по-домашнему сопровождали хоралы — каждый на своем месте. На мотив "Елочки" зал пел: "Но все, что здесь размолото / В небесный порошок, / Взойдет и станет молодо, / Когда захочет Бог" (текст Марии Степановой). А на "Славное море священный Байкал": "Как нам поверить, / Что Он это Он? / Что подошли Заповедные сроки? / Чтобы проверить, давайте распнем. / Так ведь писали пророки" (Катя Поспелова--Михаил Шульман).
Евангелист Сергея Старостина, жестко контролируя сюжет, красиво отклонялся в народную интонацию: "И-и-и повесился Иуда!... взял да и повесился" (последнее — на ушко ближайшему артисту). Его все время поддерживали феллиниевская труба и аккордеон (находка Вячеслава Гайворонского). Лавируя между умными стилизациями Сергея Загния и тривиальным эрзац-Бахом Алексея Шульгина, повествование зависало в математизированных антифонах Владимира Мартынова, ускорялось эстрадными выходами Ольги Леоновой, сжималось в волнующей нежности музыки ТПО "Композитор". Взвинченные видеооткровения лжесвидетелей (Пригов/Рубинштейн) сменял рациональный альянс фонограммы Алексея Айги под кадры "Нетерпимости" Гриффита. Несколько чужеродно выглядели танцевальные абстракции Татьяны Багановой и грубоватый номер московской группы "Повстанцы". Не к месту оказались плакатный видеофильм "Десять заповедей" и красный прожектор, вскидывавший тень грозного профиля Марка Пекарского на церковные своды. Еще более проблематичны те детали проекта, которые касаются партнерской неадекватности сочинителей одного номера — например, Льва Рубинштейна с Борисом Филановским, варварски погубившим рубинштейновский текст.
Но в общем и целом баховский pazzl сложился. Довести проект до прокатного состояния — теперь дело денег. Сто шестьдесят исполнителей требуют изрядной сметы не только для экспорта, но и для каждого повторного исполнения.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ