Владимир Ерофеев — не только отец известных сыновей, писателя — Виктора и искусствоведа — Андрея, но и известный советский дипломат. На этой неделе ему исполняется 90. Сын написал об отце для "Огонька"
Чем больше я думаю об отце, тем больше благодарности я испытываю к жизни. Мой отец — исторический человек. Я счастлив тем, что пишу о нем в настоящем времени. У Владимира Ивановича Ерофеева — юбилей. Ему 90 лет. От этой цифры кружится голова. Вся его жизнь оказалась головокружительной. В нашей удивительной стране, где несчастья с неслыханным фанатизмом преследуют человека от рождения до могилы, загоняя его в капканы, отчего он стонет и воет, мой отец оказался дерзким примером счастливого русского человека.
Счастливый русский человек! Да разве такое бывает? У нас строили почти целый век коллективное счастье, счастье для народа на костях и страхе всех отдельно взятых людей. Русский человек знает, как украсть у жизни счастливые минуты, растянуть их на счастливые часы, но платить за это следует годами невезения. Догадывались ли скромные обыватели одичавшего Петрограда 1920 года, Иван Петрович и Анастасия Никандровна, что у их единственного ребенка, мальчика застенчивого и болезненного, в чей памяти сохранятся траурные флаги в дни похорон Ленина, будет не только крепкое здоровье, не только легкий характер оптимиста, но и титул Его Превосходительства Чрезвычайного и Полномочного Посла?
Да разве в титуле дело? Я никогда, ни разу в жизни не видел отца в начальственных позах и державном гневе. Перед глазами веселый, красивый, сероглазый человек, увлекающийся шахматами, теннисом, любитель сибирских пельменей, ценитель французских вин, заядлый путешественник, объехавший полмира. Я никогда не видел в отце начальника, хотя народная нелюбовь к начальству не раз распространялась и на меня, порождая недоверие, отчуждение, неверие в мое знание жизни. Я так и не разгадал секрета его судьбы. Удача или целеустремленность? Везение или умение жить? Все вместе и совсем не то. Сослаться на ангела-хранителя, который в его случае был и ангелом-проводником? Но отец был коммунистом, атеистом, сталинским соколом. Причем тут ангел? Предназначение?
Виктор Ерофеев никогда не терял чувства отцовского плеча
Он всякий раз с пламенным желанием шел в одну сторону, оказывался в другой, необходимой для его дальнейшего роста. Он мечтал юношей воевать в Испании, а оказался на филологическом факультете. Он тяготился филологией — судьба, слегка поинтересовавшись его мнением, быстро перебросила его в Москву в Школу переводчиков при ЦК партии. В начале войны он должен был отправиться на верную смерть в тыл врага взрывать мосты — судьба предложила другой сценарий возможной смерти. Его приняли на дипломатическую работу и направили в Швецию. Он плыл через Арктику с англо-американским конвоем кораблей. Мало кто выжил под немецкими бомбами. Он чудом остался цел. Дипломатии в Стокгольме он учился у легендарной Александры Коллонтай. 22-летним молодым человеком он помогал ей в работе над ее мемуарами.
Из Швеции его отозвал сам Молотов — второй после Сталина человек в государстве. Он начал работать в его секретариате, стал его помощником по международным делам. Об угрюмом, ворчливом характере Молотова всегда отзывался с неприязнью. Как-то рассказывал мне, что Молотов при нем только один раз критиковал Сталина. Сталин любил разводить лимоны в оранжерее на своей даче и угощать ими гостей. Лимоны у него, поморщился Молотов, горькие.
В то время я уже родился. У меня было счастливое сталинское детство. Отец долгие годы был личным переводчиком Сталина с французского языка. Работал в Кремле. Он превратился в маленький луч большого сталинского солнца. Он восторгался Сталиным — тем более ценно то, что он пересмотрел свои взгляды.
Его Превосходительство Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Королевстве Швеция господин Ерофеев с супругой
После смерти Сталина отец был отправлен в Париж советником по культуре. Он всю жизнь хотел заниматься политикой, но жизнь прибивала его к культуре. Будь он работником политического отдела, кого бы он вспомнил, кроме Де Голля? Он на всю жизнь обогатился общением с Пикассо, Ивом Монтаном, которого сагитировал приехать в Москву в 1956 году, Арагоном, который часто жаловался ему на свою жену, и нашими музыкантами, которых обожал Париж: Ростроповичем, Гилельсом, Коганом. Культура из воскресного досуга дипломата превратилась в плоть его работы. Рядом была любимая жена, моя умная, любящая литературу мама, которой тоже в этом году исполнится 90 лет. Так проходило мое счастливое парижское детство.
Почему мне всегда было легко с отцом, даже если я далеко не всегда разделял его взгляды? В нем была чудом сохранившаяся в сталинские годы непотопляемая порядочность, он был человеком чести, который отстаивал интересы своей страны. Чувство юмора спасало его от всех невзгод. Его обаяние покоряло женщин. Я хорошо помню его на водных лыжах. Уже советским послом. В Сенегале. Затем снова Париж. Заместитель генерального директора ЮНЕСКО. В то время он ловко увернулся от брежневского поцелуя в губы, когда тот ему вручал орден. Советский Союз все больше превращался для него в абстрактный серп и молот. Он был слишком либеральным в быту, чтобы запрещать мне читать Солженицына и Набокова. В Москве на подоконнике в моей комнате стоял небольшой бюст Солженицына. Мои советские родители мирились с ним. Только мама как-то предложила: "Если спросят, кто это, скажи Бетховен".
До "Метрополя"* было уже недалеко. Как так случилось, что в семье уважаемого советского дипломата вырос сын с бунтарскими наклонностями, а потом и еще один — мой младший брат? Ответ прост: отец никогда не запрещал нам думать. В разных странах мира люди часто задают мне вопрос: как же я мог погубить карьеру отца, который из-за моего участия в "Метрополе" был отозван с поста советского посла в Вене? Был ли он в ярости?
Сыновья растут, времена меняются. Проблемы в связи с участием старшего, Виктора, в подготовке альманаха «Метрополь» — в советском прошлом. Проблемы в связи с участием младшего, Андрея (слева), в подготовке выставки «Запретное искусство» — в будущем
Некоторые не верят, когда я отвечаю, что отец ни разу не упрекнул меня. Недавно в интервью франко-немецкому телевизионному каналу АРТЕ он сказал с задумчивой улыбкой, что Виктор просто опередил свое время. Это опережение стоило нашей семье восьми черных лет. Но когда начались горбачевские реформы, мой отец, в отличие от многих его коллег, понял смысл и значение перемен. И вошел в новое время. Он всегда ценил людей с широкими взглядами. Жаль, что таких у нас немного. А уже совсем недавно, когда мой брат Андрей стал объектом судебного преследования за выставку "Запретное искусство", отец отказался признать логику преследования, его неприятно удивила роль Церкви в этом процессе. Сидя на даче в своем кабинете, он взялся писать письмо президенту Медведеву в защиту сына. Я отговорил его от затеи. Зато он написал книгу воспоминаний "Дипломат" — яркий документ истории ХХ века. По вторникам отец вместе с мамой смотрит по телеканалу "Культура" "Апокриф", ему важно, что я стараюсь говорить о потерянных в России человеческих ценностях. Он верит, что они общечеловечны. Да и какой настоящий дипломат не мечтает об альянсе цивилизаций?
Но выше всех ценностей — их альянс с мамой. Вот они сидят в высоких желтых креслах в гостиной на Тверской: старенькие, красивые, любимые. И спрашивают нас с братом: как Майечка? Как Кирочка? Как Нестор с Демьяном? Внуки и внучки, и еще правнучка — Катенька. А потом: что Путин? Что Медведев? Но это уже так, во вторую очередь.
* Неподцензурный альманах, выпущенный в 1979 году самиздатовским способом при активном участии Виктора Ерофеева. Тексты известных литераторов — Василия Аксенова, Андрея Вознесенского, Беллы Ахмадулиной, Фазиля Искандера — соседствовали в нем с произведениями авторов, не допущенных к официальной печати. Один из экземпляров альманаха был нелегально вывезен в США и опубликован издательством Ardis Publishing, что стало причиной политического скандала.