Концерт / классика
В Национальной филармонии состоялся парад солистов Национального духового оркестра под управлением Алексея Рощака. Главным украшением вечера стал 22-летний француз Бастьен Боме, играющий на эуфониуме, признает ЛЮБОВЬ МОРОЗОВА.
По вполне объяснимым причинам наше представление о духовых оркестрах теснейшим образом связано с садово-парковой культурой и вообще всяким музицированием на свежем воздухе. В таких акустических условиях только строй громыхающей меди может сделать то, ради чего, собственно, и приглашают оркестр,— грянуть. Тонкая выделка и жемчужная техника уличным празднествам, естественно, не свойственна, зато без нее никак не обойтись, если переместить музыкантов в строгий филармонический зал. В общем-то, об этом перемещении (с улицы в зал — и затем снова на открытый воздух) и шла речь в отчетном концерте Национального духового оркестра.
Программу вечера можно было бы назвать серией прыжков через собственную голову. Оркестр установил высокую планку, выбрав девять непростых партитур разных эпох и стилей и выставив в каждой из них по одному или по нескольку солистов. Таким образом, в общей сложности 12 оркестрантов и один пианист должны были вспотеть от волнения и усилий, доказывая слушателям, что любой музыкант из оркестра полон отваги и ансамблевого мастерства.
Начали с хрестоматийного Концерта для трубы с оркестром ми-бемоль мажор Иоганна Непомука Гуммеля — в нем солировал трубач Михаил Головин. О степени его подготовленности можно было судить уже по одной детали: врывавшийся откуда-то из-за кулис на сцену ветер то и дело сметал страницы с нотных пультов, но трубач, вместо того чтобы прерваться и собрать их, играл наизусть. Для исполнения другого старинного произведения — Концерта для двух гобоев с оркестром ре минор Антонио Вивальди — на сцену выкатили клавесин, а оркестр сократили до шести человек, будто перенеся солировавших гобоистов Сергея Смирнова и Андрея Здзебу в камерную обстановку XVIII века. Виртуозным соло в первом отделении концерта отличился и фаготист Юрий Конрад, исполнивший пьесу "Старый ворчун" австро-венгерского композитора Юлиуса Фучика. Правда, собственно ворчания-то в его исполнении и не было, фагот звучал ровно и мягко — такой тембр считается эталонным сегодня, и он так трудно давался музыкантам сто лет назад, во времена Фучика, вынесшего в заголовок пьесы свое восприятие этого инструмента.
Второе отделение открыли хорошо известной Рапсодией в стиле блюз Джорджа Гершвина — за роялем сидел Артем Погорелов, чувствовавший себя полноправным хозяином нотного текста, игравший легко и даже чуть развязно. Это было бы неуместно в строгой классике, но просто необходимо в балансирующем на грани строгого и легкого жанров Гершвине. Следом за ним на сцену вышел долгожданный гость — французский эуфониумист Бастьен Боме. Титулованный музыкант, к своим 22-м годам успевший стать лауреатом многих состязаний и победителем крупнейшего конкурса исполнителей на эуфониуме, сыграл "Symphonic Variants" Джеймса Курнова и Концертную фантазию Эдварда Боккалари — грандиозные произведения, каждое из которых способно стать торжественным финалом любого концерта. Легко скользя из регистра в регистр, ошеломляя глубоким зычным тембром, похожим на пение китов, Бастьен Боме сорвал шквал оваций.
Однако же оркестр настоял на том, что главную роль в этот вечер играет именно он, и припас для финала еще более мощную партитуру — симфоническую поэму "Спартак" Яна Руста, построенную на постоянном кадансировании. Музыканты чувствовали свой успех, потому играли так триумфально, что филармонические осветители то и дело пытались включить в зале свет, ожидая торжественного окончания пьесы и всякий раз обманываясь в своих ожиданиях. Вовлекшись в битву яркого света и кромешной тьмы, оркестр завершил вечер при полной иллюминации, знаменующей если не сотворение нового мира, то уж точно победу света и свою собственную.