На базе одного из старейших российских музеев — Политехнического — появится музей науки ("Ъ" писал об этом 10 июля). Президент России Дмитрий Медведев поручил Министерству культуры разработать концепцию создания в Москве передового музея науки, который был бы сравним с аналогичными музеями в Европе и Америке. 2 сентября постановлением правительства было решено в 2010 году выделить часть средств на реконструкцию и развитие музея, который должен будет открыться вновь в 2016 году. Уже сейчас впервые в новейшей истории России объявлен международный конкурс на разработку концепции музея. О том, что нужно изменить в старейшем и крупнейшем техническом музее страны, рассказал в интервью "Ъ" вновь назначенный директор БОРИС САЛТЫКОВ.
— Новое назначение было неожиданным, но ваша кандидатура никого не удивила. Ведь известно, что вы соратник Анатолия Чубайса, генерального директора "Роснано", а именно на деньги Фонда поддержки музея, созданного "Роснано", живет сейчас музей.
— Меня действительно уговорили быть директором люди довольно известные — Анатолий Чубайс и министр культуры Александр Авдеев. Чубайс всерьез заинтересован в том, чтобы в стране была современная площадка для демонстрации инноваций, новейших тенденций в науке и технологии, площадка международного уровня. А когда он берется за какое-нибудь дело, он привык доводить его до конца. Чубайс и Авдеев решили, что именно я — подходящий человек на должность директора Политехнического музея.
Я абсолютно не был готов к этому и говорю Чубайсу: я пенсионер уже, сажаю картошку в деревне, вам нужен 40-летний человек. А он отвечает: нам нужен человек со связями в научных кругах, известный в правительстве, знающий международную практику и ситуацию, понимающий, что музей требует особенного подхода, и так далее, такого 40-летнего сейчас нет. И в итоге он мне говорит: ну хотя бы годика на два, на три! А потом вместе найдем 40-летнего.
Так что я сюда просто "упал" сверху, совершенно не знал предыдущего директора и никак не мог его подсидеть. Пока что разбираюсь в том, как здесь все устроено.
— Вас ведь назначили для того, чтобы руководить реконструкцией музея? Как она будет проходить?
— Мы планируем уникальный архитектурно-инвестиционный проект для музея, который включает в себя также строительство нового здания за МКАД. Это новое здание в первую очередь необходимо для хранилища — сейчас музею негде размещать свои фонды. Наше здание перегружено помещениями, занятыми персоналом.
Многие предметы хранятся в совершенно неподобающих условиях. Крыша вроде не течет, ну а не дай бог потечет — потеряем уникальные вещи, которые храним. Лишь 15% или 20% фондов демонстрируется в экспозиции, правда это нормальная ситуация для любого большого музея.
— То есть за город вы прежде всего вывозите фонды, а не саму экспозицию?
— Мы это обсуждаем. Одна из идей, которые сейчас высказываются разными экспертами, предусматривает вынос музея за МКАД и превращение старого здания в музей музея. Сейчас здание имеет такой охранный статус, что мы не можем ничего делать,— вынул кирпич, вставь такой же. Фонд развития музея работает над тем, чтобы статус здания не мешал функционированию музея. Планировка центральной части музея со временем менялась. Здание начиналось именно с центральной части, где мы сейчас находимся, тут были большие двухсветные залы. Может быть, вернемся к этому плану.
Что касается разных слухов о будущем исторического здания, я считаю, что есть единственно верный подход: в здании Политехнического музея будет только Политехнический музей.
— Когда начнутся первые строительные работы?
— Начало ремонта старого здания намечено на конец 2012 года — так что буду стараться делать все от меня зависящее, чтобы сделать все так, как видится не только мне, но и экспертному сообществу. Несмотря на все возможные проблемы.
— Вы уже столкнулись с какими-то проблемами?
— Да, для России опыт разработки новой концепции для музея, который уже давно существует и имеет собственную традицию,— большая редкость. В то же время в западном мире сейчас всем понятно, что музеям необходимо меняться — отвечать на запросы профессиональной и широкой аудитории. Для технических музеев в России это пока новость. Здесь есть часть музейщиков, которые относятся к этому подходу настороженно, рассматривая музей исключительно как комплекс уже сложившихся традиций — национальное достояние или памятник культуры, который не подлежит никаким изменениям.
— Вероятно, поводы для опасений есть, особенно учитывая московскую традицию обращения с памятниками архитектуры.
— Есть даже люди, которые опасаются, что из музея сделают магазин. Конечно, будет и магазин! Но в музее нужно продавать то, что уместно и интересно посетителям музея,— сувениры, модели, специальную литературу. Например, в Лондонском музее науки — специальные магазины для всех, кто интересуется наукой и техникой, специальные залы интерактивных экспонатов, в которых занимаются и играют школьные группы. У нас тоже есть зал "Игротеха", где можно порезвиться, но он, конечно, требует доработки. Однако мы не собираемся перенасыщать музей интерактивом. На первых порах нам просто нужна новая современная инфраструктура.
В каждом музее есть рестораны и специализированные магазины. Современный музей это помимо хранения научно-образовательный и даже немного развлекательный центр, обслуживание в котором должно быть на высоком уровне. Я спрашиваю у сотрудников: почему нет регулярных экскурсий для иностранцев? Отвечают: потому что в туалет иностранцев стыдно отвести. Хотя, думаю, причин гораздо больше.
— Вы сказали, что сотрудники музея относятся к музею "как к национальному достоянию". Значит ли это, что любые перемены они могут рассматривать как покушение на этот статус?
— Да, это в каком-то смысле советский или славянофильский подход: "Это наше, вот приедут иностранцы, все разрушат". Но такое отношение в 90-е годы было и ко всей экономике в целом. На это легко ответить: когда англичане приглашают француза руководить музеем — это нормально, а мы не можем, значит? Позиция "сами с усами" уже порядком надоела. Француз, который управляет английским музеем, он ведь не становится англичанином. Ему не нужно быть англичанином, главное, что он специалист. В 90-е годы никто не знал, что такое рыночная экономика, поэтому приглашали американских советников. Потом их обвиняли, конечно, в том, что ничего не вышло. Ну а Петр Первый в Голландии учился корабли строить — его тоже можно обвинить, что он потом бороды стриг. Но мы ведь не бороды стричь будем, а хотим использовать опыт, идеи высококлассных специалистов из других стран. Ну а окончательное решение принимать будем сами.
— Иностранцы будут привлечены к реконструкции музея с момента разработки концепции. Не могу не спросить: это потому, что в России нет профильных специалистов?
— Конечно, есть, однако это не отменяет приглашения и иностранцев тоже. Я не музейщик. Я сам специалист по управлению и организации. На обвинение в том, что я не музейщик, отвечаю: а Гурген Григорьевич (Гурген Григорян, прежний директор Политехнического музея.— "Ъ"), он разве был музейщиком, когда пришел работать? Нет, он окончил МИСИС, я окончил физтех. Когда пришел в Министерство науки, я тоже не был министром. Странно, что приглашение австрийца в качестве консультанта конкурса на концепцию вызывает подозрение, что мы начнем "плясать под австрийскую дудку".
— Вы планируете серьезные кадровые изменения?
— Конечно. В Политехническом музее многое организовано неадекватно сегодняшнему дню в смысле управления. Не готов отвечать поименно, но уже вижу контуры новой структуры устройства администрации. Сейчас у нас идет корпоративный аудит Ernst & Young, чтобы оптимизировать управление.
Сейчас структура музея сложная, старая, во многом советская. В концепции, которую ранее подготовил коллектив музея, слова все правильные: "надо использовать современные музейные технологии", а что вот это, никак не поясняется. По такой концепции деньги не посчитаешь, да и план работы не построишь. Это скорее черновик техзадания на ее разработку.
— Каков бюджет музея?
— Сначала инвестиционный бюджет предполагал 9 млрд руб. от государства на ближайшие три года, но его уменьшили на стоимость оборудования, и теперь нам выделят что-то около 7 млрд руб. Ничего более конкретного я вам сказать не могу, поскольку неизвестно, во сколько обойдется новое здание, и еще нет концепции. При этом от Минкульта мы получаем около 170 млн руб. в год, что несравнимо больше, чем бюджет Фонда развития музея. "Роснано" может дать нам максимум 5 млн на оборудование зала — это несопоставимые суммы. Конечно, помимо прочего мы ждем, что металлурги, энергетики и другие отрасли помогут нам со строительством, когда будет объявлен проект реконструкции, тогда они смогут иметь свои собственные выставочные залы.
— Вы сами-то знаете, каким хотите видеть Политехнический музей в 2016 году?
— Мне лично хочется, чтобы музей говорил не только о железках и изобретениях, но и отражал историю России и мира в целом, может быть историю человеческой мысли. Какие-то изобретения делались в шарашках, какие-то изобретения вообще были сделаны неизвестно для кого и тем не менее внедрялись в производство, потому что была другая экономика. Музей — не только для узких специалистов. Музей — для школьника, студента, для человека, интересующегося достижениями науки и техники.
— Как бы вы поставили задачу? Речь пойдет об истории российской науки и техники или о современных технологиях?
— Музею необходимо сформулировать свою миссию. Один из важнейших вопросов здесь — аудитория, с которой мы будем общаться. Сейчас музей ориентирован преимущественно на школьников. Мы будем наводить порядок с лекциями крупных ученых, которые проходят и будут проходить у нас в Большой аудитории. Будем выбирать тех людей, на которых ломится публика, интересующаяся наукой, тех, кто умеет интересно и понятно говорить с публикой, тех, кто формирует сегодняшние направления научной мысли. Нужен человек от микроскопа, но при этом трибун. Надо искать таких людей, их не много.
— Музей должен был по замыслу отражать состояние науки на сегодняшний день.
— Эта цель в сегодняшней ситуации недостижима. В этом все и дело. Экспозиция в целом выглядит устаревшей. Мало современных экспонатов, отражающих сегодняшний день науки и техники, затрагивающих сегодняшние проблемы. Раньше любая выставка станков кончалась тем, что в Политехнический музей привозили очередной экспонат — но нужно ли делать так и сегодня? У нас есть вещи уникальные, но куда их поместить? Например, здесь есть единственный в России автомобиль "Руссо-балт" 1911 года. Ни у кого такого больше нет. У нас есть экспозиция, посвященная золотому веку советской космонавтики. И хотя скафандра Гагарина нет, но есть манекен, который запускался в космос, и это музейная гордость. Для музея это может быть лучше, чем ставить очередную ракету.
У нас была временная выставка по нанотехнологиям. Трудно сейчас сделать выбор при том небольшом бюджете на закупку, которым мы располагаем. Например, надо выбрать, что покупать из "нано",— должна быть связная экспозиция, а не случайные кусочки непонятно чего. Нам нужны актуальные сменные экспозиции на три-четыре месяца. Ну, к примеру, выставка "Что могут дать современные медицинские технологии сердечникам", хотя российского на этой выставке будет вероятно всего 10%.
— Вот вы, по вашим словам, скорее управленец. Будет ли у вас музейщик-помощник?
— Я не только управленец, я тесно связан с наукой. Я не скрываю того, что четыре года был партсекретарем в самом крупном экономико-математическом институте СССР. "Спасибо партии" за то, что я там получил огромный управленческий опыт, так как фактически был замдиректора по социальным вопросам. Одна из моих основных задач как директора музея — коммуникация и с научным сообществом, и с техническим. Мы явно должны привлекать экспертов из науки, ученых, которые умеют хорошо говорить и показывать. Я не музейщик, но среди всех работающих сегодня "музейщиков" процентов десять музейщиков "по образованию".
Если говорить о менеджменте и о программах MBA , которыми все увлекаются, мой опыт говорит, что лучший менеджер — тот, кто имеет профессию, а потом учится быть управленцем. Я совсем не собираюсь подменять музейщиков, я собираюсь использовать их опыт. Вообще, я считаю, что все люди умеют что-то делать, просто часто сидят не на своем месте.
— Это проблема непрофессионализма?
— Нет, непрофессионал — это тот, кто ничего не умеет. По своему опыту могу вам сказать, что в научной группе всегда должен быть и тот, кто бросает идеи, и аналитик, и расчетчик, и обязательно деструктор, который все критикует. Только вместе эти люди могут достигнуть результата. Нужны все. Но вот организовать такой коллектив — важнее всего. Тут могут быть и отечественные специалисты, и иностранные. Были в истории нашей страны разные периоды. Например, индустриализация 30-х годов, когда все закупалось за границей, целые заводы: сталинградский тракторный полностью построен на основе Caterpillar, а ГАЗ — это завод Форда и т. д. А был период конца 50-60-х, когда появились талантливейшие русские ученые, все было наше. Надо как-то связать эти эпохи. Можно поместить техническую среду в историческую, например. Еще раз просто выставить автомобиль — это скучно.
— То есть техника у нас всегда связана с политикой? Как вам кажется, мог бы быть у вас еще и музей российской политики?
— Как ни странно, наверное, мог быть, но он был бы иронически-шутливый, потому что это уже общее место,— многие считают, что политика у нас кончилась. Мои взгляды по этому поводу всем известны. Я считаю, что политика в жестком варианте это борьба за власть, а в мягком варианте — конкуренция.
— Вы собираетесь оставаться ученым, будучи директором Политехнического музея?
— Я давно не рассматриваю себя как ученого, у меня есть небольшая фирма, я один из партнеров, а последние четыре года я руковожу кафедрой "Управление наукой и инновациями" в ГУ ВШЭ. Так что я скорее преподаватель, и студенты говорят, что неплохой. Я до сих пор не доктор, а кандидат наук. Мне говорят: чего не пишешь докторскую? А все идеи моей диссертации были мною воплощены в жизнь, когда я работал министром. Если бы я делал научную карьеру, я бы защитил диссертацию, но так как я работаю в другой области, мне это ни к чему. Наукой в узком смысле я не занимаюсь, хотя профессионально занимаюсь инновациями. Я, кстати, иностранный член Американской академии наук и искусства (AAAS) в области PR и BA. Так что я не ученый, но и не чистый управленец.
— Вашему назначению предшествовал скандал среди музейных сотрудников, которые были возмущены увольнением предыдущего директора Гургена Григоряна.
— То, как стремительно уволили предыдущего директора, выглядит некрасиво. Конечно, с музейным сообществом надо обращаться корректнее. Я не считаю себя причастным к этим событиям и с удовольствием воспользуюсь опытом Гургена Григорьевича, которого я попросил остаться в жюри конкурса на музейную концепцию. Однако, конечно, это не означает, что я буду поступать только так, как он советует. Так уж я устроен: если мне доверяют большое дело, то все, что с ним связано, я буду решать сам.