Кризис во всех измерениях-3

Кризис глобализации не случился на этот раз, но он все еще возможен. Произойдет ли это в ближайшее время, будет зависеть главным образом от того, как сложатся дела в Китае и Евросоюзе.

ЯКОВ ПАППЭ, ЕКАТЕРИНА ДРАНКИНА

Нестрашные сказки

Итак, циклический кризис 2008-2009 годов закончился, и сейчас развитые капиталистические страны медленно и не очень уверенно оживляются. Однако правительства опасаются, что оживление это может легко перейти в стагнацию.

Именно из-за такой неустойчивости власти многих государств не отказываются от антициклических мер, с разной степенью последовательности накачивая спрос. По этой же причине наблюдатели выискивают те облачка, которые должны превратиться в грозовые тучи,— признаки очередного кризиса или второй волны нынешнего. И поскольку пуганая ворона куста боится, находят.

Летом кто-то обнаружил надувающийся пузырь на рынке недвижимости Скандинавии. И комитет по надзору за банками ЕС тут же написал, что, дескать, если цены на недвижимость в какой-либо из стран упадут на 10%, то начнется рецессия. Но во-первых, откуда взялся порог 10%? Во-вторых, при всем уважении к Швеции, Норвегии и Финляндии трудно поверить, что их экономические проблемы способны вызвать цепную реакцию по всей Европе. Скорее наоборот, стабильная ситуация в ведущих странах ЕС способна нейтрализовать любые кризисные процессы на его периферии. Что, собственно, и доказал пример с греческими долговыми неурядицами (о чем пойдет речь дальше).

Другая сказка чуть-чуть пострашнее. Вполне очевидно, что вбрасывание американским государством огромных денег в экономику и как результат высокий дефицит федерального бюджета не пройдут для США даром. Результатом будет кратное по сравнению с уровнем 2000-х ускорение инфляции и при прочих равных ослабление доллара. Конечно, неприятно, но это уже проходили. Например, в 70-х годах прошлого века обычным делом для США был темп прироста цен 7% в год, а в Англии инфляция иногда зашкаливала за 10%. Тогда это называли "процветание с повышенным кровяным давлением", и эта формулировка в общем-то не была лживой.

Некоторых пугает то, что снова развивают высокую активность глобальные спекулянты — хедж-фонды, инвестбанки и прочие игроки фондового рынка, которые вроде бы стали виновниками прошедшего кризиса и за последние два года так и не были поставлены под действенный контроль. Позволим себе поспорить и с этой точкой зрения. Прежде всего все не так безнадежно с контролем. Американские гиганты, такие как Goldman Sachs, Morgan Stanley, Merrill Lynch, получили статус универсальных банков, то есть оказались под колпаком у ФРС. Нечто подобное произошло и в других странах. К тому же у спекулянтов добавилось и самоконтроля. Обжегшись в 2007-2008 годах, они, похоже, стали брать на себя меньшие риски. И наконец, раздувать из ничего пузыри производных ценных бумаг невозможно. В основе ажиотажа на фондовом рынке всегда лежит ажиотаж в какой-то части реального сектора (сверхспрос, переинвестирование и т. д.). Сейчас это нигде не заметно.

На наш взгляд, из описанных выше проблем не родится ни второй волны кризиса, ни нового кризиса в более отдаленный период. Но даже если родится, это будут прежние неурядицы, в борьбе с которыми будут использоваться старые приемы и инструменты.

Но нельзя исключать возможности, в том числе в недалеком будущем, кризиса принципиально нового типа, порожденного процессами глобализации. Запустить его могут две опасности. Одна связана с ЕС, другая — с Китаем и его симбиозом с США.

Бреши Европы

В первой статье (см. "Деньги" N 36 от 13 сентября) мы писали о том, что одним из наиболее важных глобализационных процессов является европейская интеграция. Ее сегодняшний уровень в ЕС — это сочетание единой валюты и практически полного отсутствия экономических барьеров при сохранении государственного суверенитета, различных социальных стандартов и культивируемого национально-культурного своеобразия в разных странах. События последних двух лет показали, что эта композиция принципиально нестабильна. Возможно либо радикальное отступление назад, либо динамичное движение вперед. Первое будет точно восприниматься как катастрофа, а насколько безболезненно возможно второе, непонятно.

Все началось в Греции с потери доверия инвесторов к ее суверенным облигациям. На это были серьезные основания. Например, запредельный уровень госдолга (113% ВВП в 2009-м, 125% в 2010-м) и бюджетный дефицит 12% — в четыре раза больше, чем это разрешено основополагающими для Евросоюза Маастрихтскими соглашениями 1993 года. Да и в зону евро, как быстро выяснилось, эта страна попала слегка обманным путем.

Фактически финансовые рынки выразили недоверие расточительной социально-экономической политике греческого правительства. Которое все понимало, но существенно и быстро изменить ее не могло по политическим причинам.

Вначале власти ЕС и наиболее богатые страны попытались дистанцироваться от проблем Греции, не предоставив запрошенной ею финансовой помощи. Это сразу привело к падению курса евро, хуже того, быстро выяснилось, что ситуация, сходная с греческой, наблюдается еще в нескольких странах-расточителях — Португалии, Италии, Испании, Ирландии. Отсюда не очень уважительная аббревиатура PIIGS для этой группы. Но дело не в обзывательствах, а в том, что из пяти проблемных стран две очень крупные. И в случае их дефолта финансовая катастрофа и отказ от единой европейской валюты были бы неизбежны. Поэтому устраниться не удалось никому и пришлось объявить о создании беспрецедентного по объему гарантийного фонда (€800 млн). Таким образом, непосредственных вливаний в слабые экономики произведено не было, но им дали возможность рефинансировать долги. В обмен правительства приняли обязательства по ужесточению своей финансовой политики и сокращению бюджетных расходов.

Сложившуюся в ЕС ситуацию гарвардский политэконом Дэни Родрик обобщил в виде "политической трилеммы мировой экономики": экономическая глобализация, демократия и существование национальных государств несовместимы, одновременно могут существовать только два пункта из трех. Мы бы сформулировали ее в более ограниченном виде: в рамках единого экономического пространства с общей валютой не могут существовать отдельные демократические государства с ныне принятым уровнем суверенитета. По-видимому, на среднесрочную перспективу выбор европейцами уже сделан. Они будут экспериментальным путем определять, каким должен быть новый государственный суверенитет, до какого уровня его нужно и можно ограничить. Так, например, президент европейского ЦБ Жан-Клод Трише недавно внес предложение о том, чтобы временно отстранять страны еврозоны, нарушающие финансовую дисциплину, от участия в решении общих экономических вопросов. Еще раньше Еврокомиссия предложила вынести надзор за бюджетной политикой стран еврозоны на наднациональный уровень. А именно: бюджеты стран проходят оценку в парламентах соседей, а замечания обобщаются Еврокомиссией. Если бюджет страны оценивается как очевидно неадекватный, он должен пересматриваться. Такую же экспертную оценку должны проходить программы стабилизации и планы реформ. Председатель Еврокомиссии Жозе Мануэл Баррозу вполне определенно заявил, что "невозможно иметь монетарный союз без экономического, иначе про него лучше забыть".

Последствия принятия решения всего-навсего об экспертной оценке государственного бюджета стран, на наш взгляд, грандиозны. По сути, здесь нарушается святой принцип демократии: часть прав на самоуправление европейские нации отдают тем, кого они не выбирали, то есть парламентам других стран. И еще одна "деталь": канут в Лету различия между правыми и левыми в экономике. Либералы и дирижисты, кейнсианцы и монетаристы останутся в университетских аудиториях, но исчезнут из реального управления.

Не меньшими, а, может быть, даже большими окажутся последствия непринятия по политическим причинам этой или любой другой равнозначной ей инициативы. Ни много ни мало это будет означать конец евро и откат европейской интеграции на несколько десятков лет назад. Что и станет самым настоящим кризисом глобализации, который, конечно, приведет к достаточно глубокому и затяжному падению производства и доходов в развитых европейских странах.

Загадки дракона

Второй потенциальный спусковой механизм кризиса глобализации находится в Китае. В нынешний кризис динамика развития в Поднебесной всерьез даже не замедлилась, и именно это во многом определило благополучный выход из него остального мира. Но как долго такая динамика может сохраняться? Вопрос этот разбивается на несколько. Во-первых, может ли происходящее экономическое чудо закончиться мощными социально-политическими потрясениями? Если да, то в каком случае это произойдет, при высоких темпах роста или при его замедлении (вспомним катастрофу шахского Ирана в 1970-х годах, а с другой стороны, падение режима Сухарто в Индонезии в 1990-х)? Во-вторых, может ли китайская экономика просто устать и перейти на более плавную траекторию? В-третьих, какой может быть роль внешних факторов?

Сегодня внешний фактор для Китая — это главным образом его взаимодействие с США, которое в последние два десятилетия было очень выгодно обоим партнерам и выступало в качестве главного мотора мировой экономики. Вероятно, главным здесь была способность американских потребителей поглощать непрерывно растущий поток китайских товаров и согласие Китая копить в долларах. Скорее всего, в среднесрочной перспективе американцы будут больше сберегать и меньше тратить. В принципе это может привести к существенному уменьшению спроса на китайские товары, а следовательно, к классическому кризису перепроизводства в экспортных отраслях этой страны. И вопрос заключается в том, сможет ли Китай этот кризис преодолеть, не ответит ли он санкциями против доллара с последующей цепной реакцией.

Китай, конечно, как может борется за спасение своего экономического чуда. С 2008 года китайское правительство приняло серьезные меры по переориентации своей экономики с внешнего на внутренний рынок. В частности, увеличило госрасходы, выступая заказчиком крупномасштабных строительных проектов. Обычно в развивающихся странах такая политика к успехам не приводила, но Китай — страна особая.

Российский интерес

Какой бы из двух вариантов кризиса глобализации ни осуществился, на российскую экономику он окажет весьма значительное влияние. Какое именно, предсказать, естественно, невозможно. Вероятно, это будет вызов в полном смысле этого слова, то есть это будут и угрозы, и новые возможности.

Но есть и еще один сценарий, который для нас на самом деле хуже и кризисов глобализации, и совсем уж маловероятной второй волны рецессии 2008-2009 годов. Это сценарий многолетней стагнации или по меньшей мере очень слабого роста в основных центрах мировой экономики. Он вполне возможен и сбудется, если все описанные выше процессы будут происходить не резко, а в вялотекущем режиме. А именно: Европа не отказывается от углубления интеграции, но межстрановые конфликты и социальное недовольство не дают бизнесу развиваться, а властям — оказывать ему действенную поддержку. Американские домохозяйства от форсированного потребления в долг постепенно переходят к сбережению, соответственно, уменьшается импорт из Поднебесной. Китай же переориентирует своих производителей на внутренний рынок, но не слишком в этом преуспевает. При этом, конечно, Индия, Индонезия и Япония живут своей богатой внутренней жизнью, но стать новым мотором мировой экономики не могут.

Для России сценарий мировой стагнации означает как минимум три вещи. Во-первых, длительный период низких цен на энергоносители и сырье. Для нефтяников ситуация, вероятно, останется более или менее комфортной, но для других экспортеров, скажем угольщиков и металлургов, она окажется крайне тяжелой. Во-вторых, поток иностранных инвестиций в Россию (как и в любую другую периферийную экономику) уменьшится даже по сравнению с двумя последними, не очень тучными годами. И наконец, у наших компаний будут серьезные проблемы как со стоимостью акций, так и с возможностью получения кредитов на мировых рынках.

Все это при мало-мальски адекватном осознании и реагировании со стороны бизнеса и власти не приведет в нашей стране ни к падению производства, ни даже к прекращению его роста. Но это будет уже совсем другой рост. Вместо тех 3-4% в год, о которых мы говорили в прошлой статье, придется смириться с темпами вдвое меньшими. Причем в течение не двух и не пяти, а десяти-пятнадцати лет.

А это уже не только макроэкономическая арифметика, но и большая политика. Очень высоких темпов вроде бы не хотят даже нынешние власти. Первый вице-премьер Игорь Шувалов недавно рассуждал о том, что именно темп 4-5% позволит провести модернизацию, в то время как при экономическом росте на 7% "переход к экономике, основанной на знаниях, чрезвычайно сложен". Пожалуй, если 5% — оптимальный рост, то и 3-4% вполне сойдут для нынешней власти. Но увеличение ВВП всего на 1-2% в год — это уже принципиально иная ситуация, при которой большинство граждан вообще не заметят никаких улучшений в своей жизни. И если наступит такой период, от власти потребуется много нового и интересного. Совершенно точно потребуется новый уровень ответственности, придется принимать непопулярные решения, которые, безусловно, отразятся на рейтингах. Точно придется сформировать иные, более адекватные представления о реальных возможностях экономики, ее развитии и модернизации, а не подменять понимание риторикой. И в этих рамках выстраивать новое партнерство с бизнесом и обществом в целом.