Сразу после представления труппе МХАТа художественный руководитель театра ОЛЕГ ТАБАКОВ направился на репетицию спектакля своего театра-студии "Любовные письма", в котором выступает и как актер и как продюсер. По дороге он отвечал на вопросы корреспондента "Коммерсанта" РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Кажется, вас сейчас больше спрашивают не о том, что будет со МХАТом, а о будущей судьбе "Табакерки"?
— Мне это приятно. Театр маленький, но живой. Это моя радость, это моя гордость.
— Говорят, вы объявили труппе вашего маленького театра, что никто из нее в труппу вашего большого театра вместе с вами не отправится. Это так?
— Во всяком случае, это не является программой моих действий. Надо просто думать, как будет дальше развиваться маленький театр, как обеспечивать потребности его артистов.
— Как артист, вы человек чуткий к атмосфере. Какой вам показалась атмосфера, которая встретила вас во МХАТе?
— Тревожная атмосфера. Это естественно: всякие изменения в театре навевают на людей невеселые мысли. Они думают о сокращении рабочих мест, о том, что грядет не увеличение финансирования, а довольно трудное наскребание денег для относительно человеческих условий жизни. Скорее, речь даже идет о выживании. Любое изменение связано с тем, что кто-то должен уйти. Ехать в провинцию, на периферию никто не хочет, потому что там уготованы просто нищенские, тяжелейшие условия. Есть губернии, где дело обстоит иначе, где театр стал предметом престижа губернатора, но так обстоят дела мало где. Куда людям деться? Это очень серьезно. Это жизнь. И здесь, как говорится, ни прибавить, ни убавить.
— У вас есть ощущение, что вы идете именно спасать МХАТ? Как когда-то спасать его пришел Ефремов?
— Если бы у меня не было этого ощущения, я бы не пошел. Ну зачем это мне, сам посуди? У меня есть налаженное, успешное театральное дело. Последние работы свидетельствуют о здоровье этого театрального организма. Наверное, меня подвигла чрезвычайная ситуация. Вот есть же у нас Сергей Кужугетович Шойгу. Я не то чтобы равняю себя, но ситуация действительно чрезвычайная. Во МХАТе мало спектаклей, собирающих зрителя,— это его главная проблема.
— Из истории известно, что удачно реформировать театры удается только тогда, когда новый руководитель не связан в своих действиях. Вы получили карт-бланш от министра на решительные административные меры?
— Да.
— Перед назначением вы не встречались ни с кем из артистов МХАТа. Вы хотите быть абсолютно свободны от шлейфа непростых взаимоотношений внутри коллектива?
— Да. Несомненно. Я это вообще выношу за скобки.
— Ваше заявление об укреплении дисциплины прозвучало довольно жестко. Вы, кажется, очень решительно настроены?
— Повторяю: люди, нарушающие трудовую дисциплину, появляющиеся в театре пьяными, будут увольняться и не будут возвращаться. Невзирая на лица и звания. Прежде всего надо навести порядок за кулисами, вынести пустую тару, вымести окурки, которые гасят о калориферы артистки-примы... Я не приемлю разнообразных проявлений каботинства, премьерства, интриг, жлобства и дерьма. Ведь актерское хамство множится на подтекст ранимости профессии. "Я не просто хамлю,— обычно дают понять артисты своим дрожащим голосом,— я хамлю, потому что я весь изнервничался..." Но ведь это не меняет существа дела. Да будь у тебя нервная система хоть такая тонкая, как паутина... Актеры не должны ничем руководить.
— Ничего себе... А ваши два театра?
— Ну, в семье не без урода. Но тут надо сделать поправку: Олег Николаевич Ефрремов ввел меня в правление нарождающегося "Современника", когда мне был неполный 21 год. То есть я практик. Я отвечал за административные дела, я был секретарем комсомольской организации, председателем профкома, потом секретарем парткома, потом директором. Мне все механизмы театральные известны изнутри.
— Каково принимать театр, золотой век которого все равно позади, как ни старайся?
— Я вчера вечером, узнав о назначении, сделал кое-какие важные звонки коллегам. И был даже удивлен тем, с какой готовностью люди отзываются на предложения о сотрудничестве.
— То есть на Художественном театре в сознании театральных людей крест не поставлен?
— Я думаю, что скорее на мне не поставлен крест. Вот, мне рассказывали, был такой случай: однажды в совет директоров банка вводили венгра. Для чего именно венгра? Они везучие.