Мальчику чуть больше года. У него острый миелобластный лейкоз. Когда таким младенцам ставят такой диагноз, это плохо, потому что совсем у малышей острый миелобластный лейкоз не лечится обычной химиотерапией. Нужна трансплантация костного мозга. И донора у Даниила нет. И денег на поиск донора нет тоже. Зато у него есть стрела с присоской, фонарик и два фонендоскопа.
Если Данилка чего-нибудь хочет, он просто протягивает руку, и это ему сразу дают. Так уж повелось с месячного возраста, когда лимфатические узлы на шее увеличились у мальчика настолько, что перекрыли трахею, и мальчик стал задыхаться. Вы же знаете, больным детям не отказывают ни в чем, а Данилка практически и не успел побыть здоровым.
Они из Архангельска. Я был в Архангельске лет пять назад и в тамошней детской больнице видел чуть ли не самое плохо оснащенное онкогематологическое отделение на моей памяти. Я видел: дети там лежали в палатах по четверо или пятеро, из подключичных вен у детей торчали обыкновенные иголки, потому что не было катетеров, и мамы больных детей считали капли в капельницах, потому что не было инфузоматов — приборов, дозирующих лекарства. Лекарства были высокотоксичными. Если мамы сбивались со счета, дети у них умирали от отравления, а не от рака. Я написал про весь этот ужас, и нашелся в Архангельске какой-то человек, который на свои деньги построил самую что ни на есть современную детскую онкогематологическую клинику — как раз к Данилкиному рождению.
Данилкина мама рассказывает, что они лежали в новеньком отдельном боксе, и на стойке рядом с Данилкиной койкой сверкала зелеными лампочками целая батарея самых современных приборов. Только это не помогло. Рак у мальчика был сложный. Анализы брали дважды. Не нашлось в Архангельске врача, который поставил бы диагноз, и образцы Данилкиной крови послали в Москву. Как раз ко времени поступления Данилкиных анализов в лаборатории федерального Центра детской онкологии и гематологии стал работать мой добрый друг, прекрасный доктор. Он не помнит, сам ли ставил диагноз мальчику, но я думаю: да, раз уж все так сходится у Данилки одно к одному и раз уж весь мир с самого рождения не может ни в чем Данилке отказать. Добрый доктор поставил диагноз, только диагноз этот был хуже некуда — острый миелобластный лейкоз у месячного младенца — верная трансплантация, ищите донора, ребята.
А донора не было.
Данилку привезли в Петербургский институт трансплантологии имени Раисы Горбачевой, и там мальчик сразу стал обрастать подарками, несмотря на химиотерапию, от которой Данилку тошнило, а может быть, и химиотерапии благодаря.
Заходила ли к Данилке лечащий доктор с утренним обходом, так мальчик снимал у доктора с шеи фонендоскоп и забирал себе. И доктор не возражала, потому что пока не найден донор, что она могла сделать для этого мальчика — разве что отдать фонендоскоп. Через пару часов заходил профессор посмотреть на маленького героя, который с первого же дня прославился в институте сложностью своего случая. Так Данилка снимал фонендоскоп и у профессора с шеи, потому что чем больше фонендоскопов в хозяйстве, тем лучше. И профессор не возражал: пока не было донора, что он мог дать этому мальчику, кроме фонендоскопа? К вечеру заходила доктор-отоларинголог посмотреть Данилкино горло, которое все еще болело из-за увеличенных лимфоузлов. У доктора-отоларинголога в руках был специальный фонарик, чтобы светить на миндалины. Данилка отбирал фонарик, и доктор отдавала безропотно. Да и как не отдашь? У тебя же нет донора костного мозга. Отдавай тогда хотя бы фонарик.
Этот грабеж медицинского персонала Данилка осуществлял каждый день. В лучших традициях архангельских ушкуйников он отбирал у врачей все подряд. И только по ночам, когда мальчик засыпал, мама его возвращала лечащему врачу фонендоскоп, а отоларингологу — фонарик, но только для того, чтобы назавтра мальчик отобрал все эти богатства снова.
Когда пару недель назад я зашел к Данилке в палату, мальчик протянул руку и сказал решительное "А-а-а!", потому что не говорит пока больше никаких слов. Это было требование дани, но я подготовился. Данилкина мама заблаговременно положила мне в карман розовую пластмассовую присоску от игрушечного пистолета. Я торжественно достал присоску и приклеил себе на лоб.
Мальчик засмеялся. Тогда я отодрал присоску от своего лба и приклеил на лоб Данилке. Мальчик покачал головой, присоска отлепилась и упала к его ногам. Я поднял присоску с пола и торжественно поднес мальчику, как если бы это был драгоценнейший из даров.
Я подарил ему присоску, как если бы это был донорский костный мозг. Беда только в том, что ему не нужна присоска. Ему нужен донорский костный мозг.
Ему не нужна присоска. Ему не нужен фонендоскоп лечащего доктора. Ему не нужен фонендоскоп профессора. Ему даже не нужен фонарик отоларинголога, хотя это очень хороший и яркий фонарик. Ему нужен донорский костный мозг, слышите? А в Петербургском институте трансплантологии нет для него донорского костного мозга.
Вы же знаете, что донорский костный мозг есть в международном регистре? Вы же знаете, что найти его можно за полтора десятка тысяч евро? Вас же много. Сложитесь вместе и подарите этому мальчику то единственное, что действительно ему нужно,— донорский костный мозг.
Этому мальчику никто никогда ни в чем прежде не отказывал.