Что читать
с Михаилом Ъ-Новиковым

       Красивая вещь, но бесполезная. Нет, не так. Вещица бессмысленная, но красивая. Сувениром из зарубежной поездки, чертиком, вырезанным из косточки авокадо, выглядит монография Ричарда Эллмана об Оскаре Уайльде. Что мы знаем о Уайльде? Писатель, денди, эстет. Продвинутый вспомнит: за что-то он там такое сидел. Другой добавит: за гомосексуализм. Ничего мы о нем не знаем.
       И знать не хотим — все это было давно и неправда. Семисотстраничная книга, отпечатанная то ли восьмым, то ли девятым кеглем (более мелкий прочесть могут только насекомые) подобна египетской пирамиде или марсианскому кратеру. Сооружение величественное, но заставляющее недоумевать: а нам-то что с ним делать? "Одной из причин, побудивших Уайльда сделать из этой истории книгу вместо того, чтобы вновь и вновь рассказывать ее молодым людям вроде Максвелла, был приезд Дж. М. Стоддарда — филадельфийского издателя, с которым семь лет назад Уайльд был у Уолта Уитмена и которого он уговорил опубликовать стихотворный сборник Реннела Родда 'Лепесток розы, лист яблони'". Какой Стоддард, какой Максвелл? Какой Родд и к чему лепесток? Огромная, подробная, очень хорошо написанная книга. Высшего класса перевод, выполненный Леонидом Мотылевым. И жизненная драма этого самого Уайльда не то чтоб вовсе ни к кому не имела отношения: вот жил художник и неплохо, размашисто. Делал что хотел — но потом стал хотеть того, чего окружающие не очень-то хотели. И потихоньку общество обломало художника. По сути, речь идет о конфликте между человеком, который, раскрепощая в себе творческие силы, заодно раскрепостил и свои перверсии,— и обществом, которому над талантливым человеком только дай поглумиться. Книга по отношению к Уайльду апологетическая, но, продираясь через камнепады избыточной информативности, через бурелом бесконечных максвеллов и стоддардов, никак не избавишься от ощущения, что в подлых ханжах, гонителях тонкой натуры, было все-таки нечто более здравое и естественное, чем в даровитом авторе "Дориана Грея". Читайте и не завидуйте.
       Никогда и никому не завидуйте. Григорий Пасько, журналист из Владивостока, обвиненный в шпионаже в пользу Японии, заплатил за свою славу слишком большую цену. Книга "Мы поем глухим" написана им в тюрьме и рассказывает о пребывании автора в тех местах, от которых не зарекаются. На русском языке, в силу специфических особенностей национального пути, написано немало пособий по выживанию в заключении. Книга Пасько, по-видимому, новейшая в этом ряду. О том, что, если человек — по какому бы то ни было поводу — попал в объятия русского правосудия, дела его обстоят скверно, мы знаем и без всяких книг. Прочтите Пасько — убедитесь в этом еще раз.
       Оценивать этот текст беспристрастно, с позиций сугубо литературных — некорректно. К тому же, в любом случае, это хорошо исполненная журналистская хроника. Но достоинство ее — не в стилистике и не в профессиональных качествах автора. А, на мой взгляд, в психологическом портрете повествователя. Григорий Пасько, каким он предстает на страницах своей книги — дотошный и въедливый рационалист с гипертрофированным "эго". Это последнее свойство, может быть, обострилось оттого, что он оказался в тюрьме. Но едва ли тут можно четко разделить причину и следствие. Его посадили — и от этого он озлобился и возгордился? Может, и наоборот: гордыня привела его к нарушению неких корпоративных кодексов — и в результате Пасько оказался в тюрьме.
       При желании кой-какие параллели можно провести со случаем Уайльда, но уместней вспомнить другое. Недавняя история с журналистом Андреем Бабицким тоже ведь — вспомните! — вызывала смешанные чувства. Вроде бы журналист имеет право ставить себя вне понятий "свои--чужие", на некую общечеловеческую платформу. И уж оттуда, с этой платформы беспристрастно вещать. На самом же деле даже в благожелательных по отношению к Бабицкому репортажах заметно было и громадное самолюбие этого человека, и его озлобленность именно на "своих". Еще один случай — выступления С. А. Ковалева, которые одни называли правозащитными, а другие — прочеченскими. На деле в них довольно и того, и другого. Я слышал одно из них своими ушами и могу сказать, что даже при том, что сообщаемые Ковалевым сведения были верны, что-то в тоне его вызывало протест. Что именно? Да вот это громадное желание идти наперекор. Больше того, знаменитое выступление академика Сахарова на съезде народных депутатов, разоблачавшее афганскую войну, конечно, восхищало смелостью. Но и неловкость тоже вызывало.
       Смирение не входит в число базовых добродетелей какого бы то ни было оппозиционера. Но для тех, кто не обладает ни специфическим диссидентским темпераментом, ни желанием доказать свою правоту любой ценой, книга Григория Пасько — выразительный портрет человека с принципиально иным душевным устройством. Другого в сартровском смысле: ад — это другие.
       Напоследок — детектив из вагриусовской серии "Сделано в России". От таких книг многого не ждешь, но, к ним приступая, надеешься: вот напишут их штук пятьсот или тысячу, а потом придет какой-нибудь новый Тарантино и из мусорного сырья вылепит шедевр. Пустые надежды. Новейшая русская pulp fiction вся сплошь вторична и поэтому не способна возбудить сколько-нибудь длительный читательский пыл. Все это похоже на стационарный двигатель ильфо-петровского слесаря: очень похож на настоящий, но не работает. "Святые деньги" Владимира Черкасова тоже очень похожи на настоящий триллер: шутка ли, дело происходит в среде церковной, которую сам автор называет загадочно "патриархийной". Но черкасовские иерархи к настоящей церкви имеют столь же косвенное отношение, как и "сделанная" Россия — к реальной. "Стояла холодная осень, трепыхался вечнозеленый доллар на высочайшей отметке, в подъездах престижных домов все чаще звучали заказные выстрелы... Феоген ослепился статью ее тела с тяжелыми чашами грудей, веерными тугими бедрами. А вскоре монахиня забеременела, был скандал... Странны были нахлынувшие чувства Вовану, трудившемуся ранее со многими женщинами, зрелыми и молоденькими, искусными и неумелыми. Все воспоминания о них, все былые ощущения куда-то испарились, когда он ласкал, терзал, бешено изнурял эту впервые сегодня увиденную женщину... Капитан добродушно улыбнулся и сплюнул, будто бы от попавшей в рот табачинки из дымящейся сигареты: 'Да, крутовато они взялись. Сколько же у нас теперь трупов-свежаков?..'"
       Ричард Эллман. Оскар Уайльд. М.: Издательство "Независимая газета", 2000
       Григорий Пасько. Мы поем глухим. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000
       Владимир Черкасов. Святые деньги. М.: "Вагриус", 2000
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...