Красивая вещь, но бесполезная. Нет, не так. Вещица бессмысленная, но красивая. Сувениром из зарубежной поездки, чертиком, вырезанным из косточки авокадо, выглядит монография Ричарда Эллмана об Оскаре Уайльде. Что мы знаем о Уайльде? Писатель, денди, эстет. Продвинутый вспомнит: за что-то он там такое сидел. Другой добавит: за гомосексуализм. Ничего мы о нем не знаем.
И знать не хотим — все это было давно и неправда. Семисотстраничная книга, отпечатанная то ли восьмым, то ли девятым кеглем (более мелкий прочесть могут только насекомые) подобна египетской пирамиде или марсианскому кратеру. Сооружение величественное, но заставляющее недоумевать: а нам-то что с ним делать? "Одной из причин, побудивших Уайльда сделать из этой истории книгу вместо того, чтобы вновь и вновь рассказывать ее молодым людям вроде Максвелла, был приезд Дж. М. Стоддарда — филадельфийского издателя, с которым семь лет назад Уайльд был у Уолта Уитмена и которого он уговорил опубликовать стихотворный сборник Реннела Родда 'Лепесток розы, лист яблони'". Какой Стоддард, какой Максвелл? Какой Родд и к чему лепесток? Огромная, подробная, очень хорошо написанная книга. Высшего класса перевод, выполненный Леонидом Мотылевым. И жизненная драма этого самого Уайльда не то чтоб вовсе ни к кому не имела отношения: вот жил художник и неплохо, размашисто. Делал что хотел — но потом стал хотеть того, чего окружающие не очень-то хотели. И потихоньку общество обломало художника. По сути, речь идет о конфликте между человеком, который, раскрепощая в себе творческие силы, заодно раскрепостил и свои перверсии,— и обществом, которому над талантливым человеком только дай поглумиться. Книга по отношению к Уайльду апологетическая, но, продираясь через камнепады избыточной информативности, через бурелом бесконечных максвеллов и стоддардов, никак не избавишься от ощущения, что в подлых ханжах, гонителях тонкой натуры, было все-таки нечто более здравое и естественное, чем в даровитом авторе "Дориана Грея". Читайте и не завидуйте.
Никогда и никому не завидуйте. Григорий Пасько, журналист из Владивостока, обвиненный в шпионаже в пользу Японии, заплатил за свою славу слишком большую цену. Книга "Мы поем глухим" написана им в тюрьме и рассказывает о пребывании автора в тех местах, от которых не зарекаются. На русском языке, в силу специфических особенностей национального пути, написано немало пособий по выживанию в заключении. Книга Пасько, по-видимому, новейшая в этом ряду. О том, что, если человек — по какому бы то ни было поводу — попал в объятия русского правосудия, дела его обстоят скверно, мы знаем и без всяких книг. Прочтите Пасько — убедитесь в этом еще раз.
Оценивать этот текст беспристрастно, с позиций сугубо литературных — некорректно. К тому же, в любом случае, это хорошо исполненная журналистская хроника. Но достоинство ее — не в стилистике и не в профессиональных качествах автора. А, на мой взгляд, в психологическом портрете повествователя. Григорий Пасько, каким он предстает на страницах своей книги — дотошный и въедливый рационалист с гипертрофированным "эго". Это последнее свойство, может быть, обострилось оттого, что он оказался в тюрьме. Но едва ли тут можно четко разделить причину и следствие. Его посадили — и от этого он озлобился и возгордился? Может, и наоборот: гордыня привела его к нарушению неких корпоративных кодексов — и в результате Пасько оказался в тюрьме.
При желании кой-какие параллели можно провести со случаем Уайльда, но уместней вспомнить другое. Недавняя история с журналистом Андреем Бабицким тоже ведь — вспомните! — вызывала смешанные чувства. Вроде бы журналист имеет право ставить себя вне понятий "свои--чужие", на некую общечеловеческую платформу. И уж оттуда, с этой платформы беспристрастно вещать. На самом же деле даже в благожелательных по отношению к Бабицкому репортажах заметно было и громадное самолюбие этого человека, и его озлобленность именно на "своих". Еще один случай — выступления С. А. Ковалева, которые одни называли правозащитными, а другие — прочеченскими. На деле в них довольно и того, и другого. Я слышал одно из них своими ушами и могу сказать, что даже при том, что сообщаемые Ковалевым сведения были верны, что-то в тоне его вызывало протест. Что именно? Да вот это громадное желание идти наперекор. Больше того, знаменитое выступление академика Сахарова на съезде народных депутатов, разоблачавшее афганскую войну, конечно, восхищало смелостью. Но и неловкость тоже вызывало.
Смирение не входит в число базовых добродетелей какого бы то ни было оппозиционера. Но для тех, кто не обладает ни специфическим диссидентским темпераментом, ни желанием доказать свою правоту любой ценой, книга Григория Пасько — выразительный портрет человека с принципиально иным душевным устройством. Другого в сартровском смысле: ад — это другие.
Напоследок — детектив из вагриусовской серии "Сделано в России". От таких книг многого не ждешь, но, к ним приступая, надеешься: вот напишут их штук пятьсот или тысячу, а потом придет какой-нибудь новый Тарантино и из мусорного сырья вылепит шедевр. Пустые надежды. Новейшая русская pulp fiction вся сплошь вторична и поэтому не способна возбудить сколько-нибудь длительный читательский пыл. Все это похоже на стационарный двигатель ильфо-петровского слесаря: очень похож на настоящий, но не работает. "Святые деньги" Владимира Черкасова тоже очень похожи на настоящий триллер: шутка ли, дело происходит в среде церковной, которую сам автор называет загадочно "патриархийной". Но черкасовские иерархи к настоящей церкви имеют столь же косвенное отношение, как и "сделанная" Россия — к реальной. "Стояла холодная осень, трепыхался вечнозеленый доллар на высочайшей отметке, в подъездах престижных домов все чаще звучали заказные выстрелы... Феоген ослепился статью ее тела с тяжелыми чашами грудей, веерными тугими бедрами. А вскоре монахиня забеременела, был скандал... Странны были нахлынувшие чувства Вовану, трудившемуся ранее со многими женщинами, зрелыми и молоденькими, искусными и неумелыми. Все воспоминания о них, все былые ощущения куда-то испарились, когда он ласкал, терзал, бешено изнурял эту впервые сегодня увиденную женщину... Капитан добродушно улыбнулся и сплюнул, будто бы от попавшей в рот табачинки из дымящейся сигареты: 'Да, крутовато они взялись. Сколько же у нас теперь трупов-свежаков?..'"
Ричард Эллман. Оскар Уайльд. М.: Издательство "Независимая газета", 2000
Григорий Пасько. Мы поем глухим. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2000
Владимир Черкасов. Святые деньги. М.: "Вагриус", 2000