Французский Канн сам выбирает режиссеров. Русские режиссеры сами выбирают между Сочи и Москвой
Из восемнадцати фильмов российского конкурса "Кинотавра", который стартует сегодня, восемь будут показаны впервые. Это высокий коэффициент. Меньшов и Учитель, Кончаловский-младший и Атанесян (плюс еще несколько их коллег-режиссеров) выбрали Сочи местом своих премьер. Если успеет закончить, покажет долгожданную картину "Москва" по сценарию Владимира Сорокина и Александр Зельдович. Казалось бы, радоваться да и только, особенно на фоне бесконечных стонов о гибели отечественного кино. Но организаторам фестиваля не до радости: дай Бог забыть мытарства, которые пришлось претерпеть на последних стадиях отбора.
Сочи — не Канн: здесь не фестиваль выбирает (фильмы и режиссеров), а его самого выбирают (или нет). Но проблема вовсе не в недостатке престижности. Напротив, сочинский национальный конкурс ласкает амбиции даже самых прославленных кинематографистов. Именно поэтому — не чудной ли парадокс? — они, мэтры, что есть мочи противятся своему участию в фестивале, особенно в конкурсной программе.
Каждый год организаторы пытаются заполучить то Германа, то Михалкова, то Пичула, нажимают на патриотические струны, предпринимают чудеса дипломатии, чтобы уломать этих упрямцев. По словам Марка Рудинштейна, это единственный случай, когда он готов пойти на унижение — чтобы уговорить режиссера или продюсера отдать картину в Сочи. Иногда он принимает желаемое за действительное и радостно сообщает общественности, что фильм имярек таки будет в программе. Тут же режиссер или продюсер это заявление дезавуируют. Ну а если все-таки картина в конкурс милостиво отдана, еще не факт, что режиссер не предпримет демарш под занавес фестиваля, отказавшись от (второго или третьего) приза. Правда, от первого пока никто не отрекся — чего не было, того не было.
Каждый отказ имеет свои благовидные предлоги, но в последнее время стали обходиться даже и без оных. Приходят и прямо говорят: мы не против участия, но вы должны нам гарантировать приз. Причем главный. Организаторы начинают что-то лепетать про жюри, которое независимо, а в ответ — холодная улыбка: без гарантии мы не работаем.
Ходит анекдот, похожий на правду: к Рудинштейну пришел продюсер одной картины и потребовал то, что и все. Ему сказали, что обещать не могут, но предполагают, что фильм не уедет без наград. А в противном случае могут дать утешительный приз президентского совета "Кинотавра": здесь не надо спрашивать мнение жюри. На что последовала радующая своей непосредственностью реакция: а почему бы не отдать фильму оба приза — и от жюри, и от совета? Пришлось долго и пошло объяснять, что на фестивале будут еще и другие картины.
Нахальство — второе счастье. Но и без него в отношении к сочинскому конкурсу сплелось множество мотивов: фобии ведущих режиссеров, страх перед "пресс-киллерами", хитроумные продюсерские стратегии с целью выгадать более выигрышную позицию. Вдобавок дикое количество всяких комплексов и суеверий, вплоть до параноидальной убежденности в том, что в жюри "Кинотавра" засели сплошь враги и недоброжелатели данного конкретного фильма и его создателей.
Есть и попытки рационально обосновать неучастие. Говорят, присутствие в конкурсе мэтра перекроет дорогу молодым и лишит смысла все соревнование. А собственно, почему? Паническое нежелание участвовать в фестивалях — сугубо российский синдром. В национальном венгерском кинофестивале на равных с другими участвуют фильмы Иштвана Сабо, а в польском — Анджея Вайды. Ну конечно, наша страна особая, и художники у нас тоже совершенно отдельные, непохожие на прочих человеческих существ.
Чем меньше производится картин, тем каждая из них вырастает в цене. Понятно, когда цену поднимает идущий через месяц после Сочи Московский фестиваль: туда уже уплыли фильмы Панфилова и Лунгина, что есть результат жестокой, но здоровой конкуренции. Хуже, когда цена на кинопродукт вырастает до космических размеров исключительно в воспаленном воображении его производителей. Тогда орудиями фестивальной политики становятся блеф и шантаж.