Общество содействия пожарам

Более 43 тыс. пожаров ежегодно происходило в городах и селах Российской империи на протяжении 1880-х годов, причем в каждом из них по статистике сгорало в среднем от четырех до восьми домов. Такое количество пожаров более чем втрое превышало показатели 1860-х годов, и потому в стране заговорили о пожарной эпидемии, немаловажную роль в организации и развитии которой сыграл монопольный сговор страховых акционерных обществ, а также коррумпированность полиции. В результате до 50% пожаров в стране вызывалось поджогами. Однако далеко не все застрахованные погорельцы, даже весьма высокопоставленные, получали страховые выплаты.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Горимая Россия

Попробуйте угадать, что русские черносотенцы считали национальным бедствием России? Если полагаете, что крамольников-революционеров и евреев, то ошибаетесь. Эти категории подданных Российской империи в Русском народном союзе имени Михаила Архангела считали главной опасностью для существующего строя. А вот национальным бедствием там именовали пожары. Один из создателей и идейных вдохновителей союза, В. М. Пуришкевич, писал в 1909 году:

"В России нет большего бедствия, чем сельские пожары. Ни земельное утеснение, ни периодические неурожаи, ни падежи скота, ничто, словом, не способно так разорить крестьянина, как этот ужасный бич, из года в год посещающий русские села и порой уничтожающий их дотла".

Взгляды Пуришкевича на пожары разделяли даже те, кто по всем остальным вопросам оставался его ярым противником. А все вместе они искали ответ на вопрос, почему подобное национальное бедствие происходит ежегодно на протяжении столетий. Причин, как водится, было множество. Города и деревни горели от того, что большинство строений, несмотря на призывы и приказы властей возводить каменные здания, от бедности строилось по старинке, из дерева. Все деревни и подавляющее большинство городов имели хаотичную планировку, так что дома и хозяйственные постройки находились так близко друг к другу, что огонь охватывал целые кварталы в считанные минуты. Многие видные общественные деятели выступали за то, чтобы придать городам и селам современный вид, одновременно избавив их от вечной пожарной опасности. Но в России из-за разного рода прорех в законах о землевладении любая попытка выпрямления городской улицы превращалась в многолетнюю пытку для домовладельцев и местных властей, а при вечной скудости казны становилась и вовсе нереальным делом.

Правда, существовал и альтернативный вариант. Вполне надежным средством предупреждения распространения огня считались железные крыши. Ведь искры и угли с пожарищ падали на соломенные крыши соседних изб, и они вспыхивали как свечки. Но у крестьян и бедного городского мещанства средств на подобную роскошь никогда не находилось. А в государственном, городском и земских бюджетах денег на покупку дорогого листового железа попросту не было.

Еще одной причиной массовых пожаров и тяжелого урона от них по праву считалось отсутствие средств тушения огня, включая самое элементарное — воду. Даже в тех местах, где по настоянию властей заводились пожарные пруды и пожарные колодцы, это ничуть не помогало во время самого пожароопасного сезона — жарким летом. К этому времени, как констатировали специалисты, подобные источники воды оказывались либо пересохшими, либо использованными для текущих хозяйственных нужд. Такая картина наблюдалась не только на селе, но и в городах. Проблему, казалось бы, могли бы решить водопроводы. Но к началу 1910-х годов по всей Российской империи, исключая Великое княжество Финляндское, водопровод имелся всего лишь в 58 городах, а еще в восьми планировалось строительство водопроводных сетей. Так что пожарные команды во время тушения огня, как правило, были вынуждены возить воду бочками на конной тяге из отдаленных водоемов.

Но происходило это лишь в том случае, если в населенном пункте имелась пожарная дружина — или профессиональная, или содержавшаяся на средства каких-либо объединений обывателей, именовавшихся пожарными обществами. Как свидетельствовал изданный в 1896 году Министерством финансов империи труд "Производительные силы России", далеко не все жители России имели защиту в лице пожарных команд:

"Организация непосредственного тушения огня при пожарах до самого последнего времени находилась в самом зачаточном состоянии, причем все прошлое время характеризуется полным отсутствием частной инициативы. Лишь с начала 80-х годов частная инициатива все чаще и чаще проявляется в учреждении вольных пожарных команд. Но, несмотря на оживление деятельности общества в этой области, результаты до настоящего времени оставляют желать еще много лучшего, так как у нас на 600 000 населенных мест всех пожарных команд насчитывается: 1 лагерная, 12 крепостных, 2 железнодорожных, 12 частных, 127 заводских, 250 вольных, 589 городских и 2026 сельских".

Получалась потрясающая цифра — 596 981 населенный пункт Российской империи не имел вообще никакой защиты от пожаров. Не меньше впечатляли и приведенные в том же труде данные о распределении пожарных команд по территории страны. Большая их часть действовала в центральных губерниях России. А на весь Кавказ, к примеру, приходилось 155 пожарных команд. Еще больше поражала пожарная незащищенность Сибири. Там от Урала до Камчатки насчитывалось всего-навсего 47 пожарных команд.

Стоило ли удивляться тому, что ущерб от пожаров исчислялся колоссальными для того времени цифрами. На Всероссийском противопожарном съезде в 1903 году один из его участников — представитель Общества технологов А. А. Пресс докладывал, что, по его расчетам, в России ежегодно сгорало имущества на 336 млн руб. Для сравнения: состояние в миллион рублей считалось весьма и весьма крупным, а опытный пожарный получал 40 руб. в месяц.

Без страха и с упреком

При подобном раскладе жители России волей или неволей должны были искать спасение от огневой напасти в страховании своего имущества от пожаров. Первые опыты подобного рода состоятельные и знатные подданные Российской империи начали производить в XVIII веке, после того как окно в Европу оказалось не только прорубленным, но и более или менее обустроенным. Поскольку отечественных страховых компаний в природе не существовало, некоторые крупные собственники прибегли к услугам иностранных страховщиков, прежде всего британских. При этом, правда, значительные суммы, выплачиваемые владельцами недвижимости в виде страховых премий, стали уходить из России, что вызвало огромное неудовольствие Екатерины II. В 1786 году императрица повелела заняться страхованием недвижимости учреждаемому ею Государственному заемному банку. А чтобы стимулировать собственников к страхованию домов и поместий, самодержица запретила банку при выдаче ссуд принимать в залог незастрахованные имения:

"Мы торжественно предписываем нашим верноподданным, которые захотят обеспечить свою собственность для себя и своих детей, чтобы все правила, установленные нами им на благо, соблюдались свято и нерушимо, и надеемся, что тем самым основание городов и умножение фабрик будет все больше расти, так как страхованием здания предотвращается всякое опасение убытка".

Тогда же были установлены строгие правила страхования недвижимого имущества, заключавшиеся в том, что страховались только каменные дома и фабрики, крытые железом или плоской черепицей. Оценивал их специальный городской таксатор, расчеты которого утверждались местной властью. Однако страховая сумма при этом не могла превышать трех четвертей оценочной стоимости недвижимости, чтобы у владельца в трудные годы не возникало желания прибегнуть к поджогу, чтобы поправить свои финансовые дела. Страховая премия назначалась в 15 руб. с каждой тысячи рублей страховой суммы. Довершала построенную императрицей схему страхования специальная Страховая экспедиция Государственного заемного банка, которой вменялось в обязанность проводить страховые операции. Беда заключалась лишь в том, что правительство распоряжалось деньгами банка и, соответственно, Страховой экспедиции без оглядки на вкладчиков, заемщиков и потребителей страховых услуг. К этому добавились разного рода злоупотребления чиновников экспедиции, так что к концу века ее дела запутались до того, что разобраться в них не представлялось никакой возможности, а финансы Страховой экспедиции пришли в полный упадок. Вместо нее император Павел I повелел в 1798 году в Санкт-Петербурге и годом позже в Москве в соответствии с утвержденными им уставами обеих столиц учредить особые конторы — Фейер-кадастры или Ассекуранц-конторы при Казенных палатах. Каждый желающий владелец каменных зданий мог записаться в особую книгу, его имущество оценивалось, назначалась страховая сумма, как и прежде, в три четверти оценочной стоимости. Однако теперь страховая премия зависела от количества записавшихся. Так что интерес к подобной форме страхования от огня угас очень быстро.

"В то время как государственное страхование не развивалось,— писал в 1912 году знаток русского страхового дела С. П. Луневский,— страхование недвижимости в заграничных обществах, несмотря на запрещение, быстро подвигалось вперед, особенно после учреждения в Петербурге агентства английского общества "Феникс". Первый директор агентства А. В. Кох очень энергично развивал операции и подготовил почву для имевшегося к открытию частного страхового общества "С-Петербургский Феникс" с основным капиталом в 10 милл. рублей, но общество не открылось, потому что некоторые из основателей его отказались от участия".

Все следующие попытки создать в стране работающую систему страхования наталкивались на непреодолимые препятствия. Министр финансов граф Гурьев, к примеру, добивался создания государственной страховой системы, но при этом, чтобы его детище не разорилось в первый же год работы, настаивал на том, чтобы за страхование за границей было установлено суровое наказание. Однако члены Государственного совета, где рассматривался вопрос, по-видимому, сами пользовавшиеся услугами иностранных страховщиков, проект Гурьева прокатили.

В итоге многолетних дебатов и прений лишь в 1827 году в России появилось первое страховое общество, где желающие могли застраховать свою недвижимость от огня. Однако никакого выбора им не предоставлялось, поскольку даже после появления других подобных учреждений все они являлись монополистами в своих регионах.

Привилегии монополии

"Первое акционерное страховое общество,— писал Луневский,— учреждено было в 1827 г. под названием "Первое Российское Страховое от огня общество 1827 г.". По уставу общество пользовалось 20-летней привилегией монопольного оперирования в Петербургской, Московской губ., в городе Одессе и в Прибалтийском крае. Общество было освобождено от всяких налогов, за исключением страховой пошлины по 25 коп. с каждой 1000 руб. страховой суммы. Через восемь лет было учреждено "Второе Российское Страховое от огня общество 1835 г." с привилегией на 12 лет монопольного оперирования в 40 губерниях, не вошедших в сферу действия первого общества. Затем в 1846 году учреждено страховое общество "Саламандра" с 25-летней привилегией монопольного оперирования в Бессарабской губ., в Области Войска Донского, в Закавказье и Сибири. С учреждением "Саламандры" прекратился монопольный период, и все дальнейшие общества уже не пользовались никакими привилегиями".

Монополизм сыграл с русскими страховыми обществами злую шутку. Они настолько отвыкли от конкуренции, что в 1860-х годах, после массового возникновения обществ взаимного страхования, оказались в довольно трудном положении.

Главным отличием обществ взаимного страхования было то, что каждый его член платил страховые взносы до тех пор, пока у общества не образовывалась сумма, достаточная для покрытия убытков в случае пожара в доме. После чего недвижимость оставалась застрахованной, а платить взносы больше не требовалось. В различных частях России этот период в среднем составлял 15 лет. Кроме того, общества взаимного страхования принимали "на страх" те дома, от которых отказывались акционерные страховые компании. А земские общества взаимного страхования начали страховать целые деревни. В итоге произошло довольно значительное снижение страховых премий, что больно ударило по акционерным страховым обществам, вынужденным конкурировать между собой и демпинговать.

"Вновь введенное страхование правительственное, земское и городское,— свидетельствовал С. П. Луневский,— вынудило акционерные общества, обессиленные взаимною борьбою, образовать особое между собою соглашение. К началу 70-х годов дела страховых обществ были очень плохие, годовые балансы их сводились с большими дефицитами. Ставки тарифов понижались без всякой системы, исключительно в целях возможно большего привлечения числа страхований. В 1874 г. 8 русских страховых обществ образовали конвенцию; на съезде они выработали особый договор, который и вошел в силу с 1 января 1875 г. В силу этого договора страховые общества обязались действовать на одинаковых для всех основаниях. Были выработаны общие нормы тарифных ставок, установлены однообразные способы страхований и перестрахования, назначены определенные скидки и надбавки к тарифам и пр. Все тарифные ставки прежде всего были повышены, для дальнейших же изменений тарифа, сообразно требованиям обстоятельств и времени, было организовано специальное бюро представителей обществ под названием "Конвенция общего тарифа". Дела страховых обществ после этого сразу поправились, вся деятельность их получила планомерный общий характер, позволявший действовать совместно и дружно против их конкурентов — взаимного городского и земского (добровольного) страхования. С целью успешной борьбы обществам, вошедшим в синдикат, запрещено было принимать дополнительные страхования тех имуществ, которые застрахованы были в земстве или в городском взаимном обществе. Во всех городах, где имелись взаимные общества или только предполагалось к открытию таковое, страховые премии акционерных обществ понижались сразу на 40-50% с таким расчетом, чтобы они были не выше премий взаимных обществ. Помимо борьбы с взаимным страхованием, а также со страховым обществом "Москва", не вошедшим в синдикат, тарифное бюро имело в виду урегулировать все страховое дело, особенно статистику и разработку деталей тарифа. К сожалению, все сведения держатся в большом секрете и для науки и для печати. На сентябрьском съезде 1900 г. было решено перейти к более прочной форме организации, для чего и был создан особый полномочный, постоянно заседающий в Петербурге Комитет".

Выжженный доход

Результаты фактического введения новой монополии для участников синдиката иначе как прекрасными назвать трудно. Министерство финансов в 1896 году констатировало:

"Район распространения городского взаимного страхования оставляет желать еще много лучшего. В одной Европейской России, без Кавказа и Привислянского края, имеется 18 губернских городов, в которых страхование еще не введено. Из уездных городов только 31 ввел у себя взаимное страхование, что по отношению к общему числу их (в Европейской России без Кавказа и Привислянского края — 490) составляет несколько менее 6,3%. Таким образом, даже на том районе, где взаимное городское страхование привилось, выгодами его пользуются лишь губернские города (да и то далеко не все) и 6,3% всего числа уездных городов".

А после подавления конкурентов тарифы подняли на высоту недоступную для большинства населения. При этом пожароопасные знания и производства страхованию просто не подлежали.

"В России,— докладывал Всероссийскому противопожарному съезду А. А. Пресс,— застрахована лишь незначительная часть всего имущества. Страховые общества выбирают риски, отличающиеся наименьшею сгораемостью. Спичечные, бензиновые, фосфорные фабрики, смологонные заводы и т. п. промышленные предприятия, за редкими исключениями, на страх не принимаются; лесопильные заводы, мукомольные мельницы, нефтяные промыслы принимаются крайне неохотно".

Однако новая форма монополизма, помогая борьбе с внешними конкурентами, отнюдь не прекратила конкуренцию внутри синдиката, что и привело к печальным последствиям для всей России. Поскольку тарифы у входящих в синдикат страховых обществ не различались, у их агентов и инспекторов по городам и весям оставалось немного способов для увеличения сбора страховых премий. На Всероссийском противопожарном съезде доверенный Варшавского страхового общества К. Клуген рассказывал:

"Поставив себе преимущественною задачею развитие страховых операций и отождествляя это понятие с увеличением сбора премий, страховые общества поощряли тех своих агентов, которые удовлетворяли этому требованию... Агенты, не удовлетворяющие этим требованиям, увольнялись и замещались другими, более ловкими и деятельными. Естественно, что конкуренция страховых обществ стала развиваться на почве соревнования агентов и различных послаблений страхователю, преимущественно же в назначении более или менее высокой оценки страхуемого имущества. Таким образом, постепенно возраставшее стремление страхователей к извлечению из страхования выгод нашло себе в организации страхового дела благоприятную почву; мало того, такое стремление было порождено этой самой организацией".

А инженер-технолог Н. Г. Серговский рассказывал на том же съезде о последствиях неправильных оценок:

"При страховании, в основу которого положена неправильная оценка, например, без принятия во внимание уменьшения стоимости имущества с течением времени, страхователь рассчитывает при пожаре получить застрахованную сумму, которая в таком случае может покрыть не только действительную стоимость сгоревшего имущества, но также и косвенные убытки. У нас существует даже особый термин для такого вида страхований, а именно: "быть хорошо застрахованным", и "хорошо застрахованный" даже без всякого злого умысла не всегда считает необходимым тщательно охранять свое имущество от пожара".

По расчетам Серговского, получалось, что во Франции сгорало только одно из 2 тыс. застрахованных зданий, а в России — одно из 220. Другие участники съезда приводили многочисленные факты, свидетельствующие о том, что немалая часть происходящих в России пожаров в застрахованных зданиях — следствие злоумышленных поджогов. По данным члена Харьковской городской управы М. М. Серебрякова, в его городе из 847 пожаров 169, или около 20%, было вызвано поджогами. По другим губерниям назывались цифры от 10% (по официальным данным) до 30 % (по неофициальным), хотя участники с уверенностью говорили, что с учетом случаев, в которых причины пожаров якобы не установлены, доля поджогов явно превышает 50%. Уполномоченный ассистент по определению пожарных убытков в России объединения перестраховочных обществ А. А. Шахт с возмущением говорил о том, что росту поджогов способствует деятельность полиции, ведущей расследования по пожарам:

"Наблюдение показывает, что пожары в застрахованных имуществах нередко происходят при странной и крайне подозрительной обстановке. Общеизвестно и нет никакой причины умалчивать о том, что выдача полицейских свидетельств производится в огромном числе случаев не иначе как за некоторую, более или менее крупную денежную благодарность от лица, нуждающегося в скором и, возможно, значительном получении "премии" за пожар. Степень благодарности усугубляется, чем больше было налицо обстоятельств, грозивших обнаружением истинной причины пожара, и чем меньше внимания и прозорливости относительно этих обстоятельств проявлено производившим дознание".

Однако при этом сами акционерные страховые общества не претерпевали каких-либо существенных неудобств. С ростом страховых выплат они дружно поднимали страховые премии. Вся же сущность работы этих страховых компаний сводилась, как говорил Шахт, к простой схеме:

"Взять как можно больше премий от страхований, заплатить за убытки как можно меньше, уклоняясь от платежей всякими правдами и неправдами, и таким образом увеличить прибыль от операций для выдачи акционерам жирных дивидендов — вот сущность упрека по адресу акционерно-страховых компаний".

И он вовсе не преувеличивал.

Деньги-невозвращенцы

Как правило, больше других страдали от страховых компаний представители не самых состоятельных сословий и погорельцы, оказавшиеся в безвыходном положении. В 1898 году газета "Санкт-Петербургский листок", как утверждал ее репортер, с фотографической точностью описала историю вдовы, у которой сгорел застрахованный дом. После долгих мытарств и ожидания приема у директора общества ее наконец-то приняли, после чего состоялся следующий диалог:

""Я хотела бы поговорить..." — "Успеете!" — оборвал ее директор. Через пять минут он поднял голову и спросил: "Что Вам угодно?" — "Я вдова Касимова. Еще покойный муж мой, начиная с конца семидесятых годов, страховал в Вашем Обществе имущество. В июле случился пожар, загоралось не по моей вине..." — "Это все говорят! А как разобраться, да копнуть..." — "Позвольте, мое имущество стоит не менее трех тысяч, а застраховано оно было у Вас только в тысячу рублей, где же смысл под..." — "Казнитесь, поделом Вам! Стоит имущество три тысячи, надо и страховать в три!" — "Но, во-первых, мои средства не позволяют этого, во-вторых, если теперь мне не хотят выдать полностью премию, то что было бы при страховке в три тысячи?"".

После препирательств о том, полностью или не полностью сгорело имущество, директор перешел к делу:

""Ну-с,— начал директор,— тут, сударыня, кроме Вас и меня никого нет, и это не мешает нам говорить откровенно. Желаете миролюбиво?" — "У меня помысла нет, чтобы судиться". — "У нас есть".— "Зачем?" — "Судьбище — время, а время — деньги".— "Помилосердствуйте, я бедная женщина".— "Однако, если наше Общество будет раздавать капиталы свои на бедных, то..." — "Не на бедность я прошу, а свое!" — "В своем мы не отказываем никому! Триста рублей желаете?" — "Вместо тысячи???" — "Значить, судиться? Ну, что делать, нанимайте адвоката и вчиняйте иск!" — "И мне присудят все полностью".— "Вне сомнения, но адвокату попадет добрая доля, и судиться мы будем не месяц, а год! У нас, матушка, свое юридическое светило, специализированное на оттяжках". Женщина думала. "Четыреста желаете? Берите, пока даю!" Утирая глаза, она ответила: "Сила солому ломит! Беру!" — "Пожалуйте за мной в бухгалтерскую! Поздравляю Вас с благополучным концом!"".

Впрочем, даже те, кто имел время и деньги для судебных процессов со страховыми компаниями, как правило, оставались в проигрыше. Прецедентным в русской судебной практике, не признававшей прецедентов, стало дело купца Пейсаха Боровича Животинского против Второго российского страхового от огня общества 1835 года. Оно застраховало имущество купца от всех возможных напастей. Однако после того, как в 1892 году во время беспорядков его имущество подожгли, наотрез отказалось выплачивать 10 тыс. руб. Причиной отказа стало то, что имело место форс-мажорное обстоятельство — бунт. Купец долго судился и подавал кассационные жалобы, но в итоге так ничего и не получил.

Не менее грустной для погорельца оказалась и история, происшедшая в феврале 1905 года с крупнейшими отечественными сахарозаводчиками Терещенко. У них во время бунта рабочих был сожжен завод с прилегавшими к нему постройками, оцененный вместе с прочими убытками более чем в 1,5 млн руб. У Терещенко со страховщиками существовал особый договор, где бунт в качестве форс-мажора уже не рассматривался. Но все то же Второе страховое общество годами тянуло дело в судах, пытаясь добиться полного истощения сил истца.

Все это позволяло синдикату страховых обществ получать на страховании от пожаров весьма солидную прибыль. Страховое общество "Россия", например, собрав в 1910 году страховых премий на 7 654 845 руб., выплатило пострадавшим 4 366 543 руб. А общество "Саламандра" при сборе 3 252 134 руб. рассталось с 1 831 648 руб. При таких доходах обращать внимание на какие-то пожарные эпидемии просто не было смысла.

А отработанная тогда отечественная страховая схема — как можно больше собрать и всеми правдами и неправдами не отдавать — живет и здравствует до сих пор.