В Москве заканчиваются репетиции трагедии Пушкина "Борис Годунов" в антрепризе Международной конфедерации театральных союзов. Ставит спектакль хорошо известный в России английский режиссер Деклан Доннеллан, и его "Борису Годунову", как и положено амбициозному театральному проекту, уже уготовано европейское гастрольное турне. ДЕКЛАН ДОННЕЛЛАН ответил на вопросы корреспондента "Коммерсанта" РОМАНА Ъ-ДОЛЖАНСКОГО.
— Говорят, вы начинали репетиции с простейших упражнений, как на первом курсе театрального института. Вам показалось, что русские артисты недостаточно профессиональны и репетиции надо начинать с самых азов?
— Нет, просто я всегда начинаю репетиции с очень простых, почти школьных заданий. Некоторые из них придуманы просто для того, чтобы я поскорее запомнил имена артистов. Другие — чтобы понять, как они двигаются и как их индивидуальные пластики подходят друг к другу. Это не тест. Хотя в Англии в начале репетиций приходится тратить немало времени, чтобы артисты просто познакомились друг с другом и научились общаться, ведь они обычно собраны поодиночке. Мне принципиально важно, чтобы на сцене работала именно труппа, пусть даже одноразовая. Иначе каждый актер просто играет свою роль, вместо того чтобы всем вместе играть спектакль. Пьеса должна быть представлена прежде всего труппой и уж только потом отдельными личностями. На Западе этот принцип зачастую игнорируется. А в России это само собой разумеется.
— Но ведь в данном случае, для "Бориса Годунова", артисты тоже собраны из разных московских театров.
— Но я полагал, что в России, где актеры из разных театров обычно хорошо знают друг друга, труппа возникнет с самого первого дня. Так оно и произошло.
— Вам не кажется, что само понятие театрального ансамбля выходит из моды? Люди идут смотреть на звезд, на личностей, в конце концов, на любопытную историю.
— Мне было бы неинтересно ставить спектакль, ориентированный на одного актера. Стараться быть модным скучно. Модность — это синоним скуки. Но ужасно было бы осознавать, что ансамблевая игра в театре стала чем-то старомодным. Хотя основная тенденция современного мирового театра действительно заключается в демонстрации отсутствия связей между людьми. В русском театре эта проблема осознается в полной мере, и это одна из причин, по которым я так люблю русский театр. Вот мы уже несколько недель репетируем, а я до сих пор не чувствую никакой усталости и готов репетировать восемь дней в неделю.
— Когда вы первый раз прочитали "Годунова"?
— Лет двадцать назад. Я знаю кое-что о традиции постановок этой пьесы в России, но для работы лучше вообще ничего не знать о традициях.
— Хорош ли перевод Пушкина на английский? В России принято считать, что Пушкина за границей не ставят по причине плохих переводов.
— Мне было трудно оценить, потому что я не знаю русского языка. Но у меня действительно было ощущение, что английский текст очень далек от пушкинского. Теперь мне сделали подстрочный перевод, и я приятно удивлен тем, что знакомые мне переводы были достаточно близки к оригиналу. Но за пределами России о Пушкине знают мало. Потому что люди боятся, что не поймут его, и этот страх вызывает панику.
— Многие англичане точно так же считают, что иностранец никогда до конца не поймет Шекспира.
— Совершенно верно. А во Франции академики говорят, что невозможно переводить Корнеля.
— Один известный русский профессор-пушкинист с пеной у рта доказывает, что Пушкин — единственный поэт в мире, которого нельзя перевести. Нельзя, потому что нельзя.
— Люди считают, что есть вещи, о которых можно говорить только на их собственном языке и в которых непосвященные ничего не смогут понять. С точки зрения психологии это очень интересно, потому что так можно успешно мистифицировать окружающих. Печально, однако, что академики склонны рассматривать того или иного автора как свою неприкосновенную собственность. Это все равно что убеждать другого: "никто не будет любить тебя так, как я". Говорить подобные вещи очень опасно, в них заключено слишком много тщеславия.
— Может быть, трагедия Пушкина мало известна вне России еще и потому, что уж слишком у нас мистифицирован конфликт между народом и властью.
— Не думаю, что Россия как-то слишком самобытна. Сейчас она возрождает некоторые забытые церемониалы, и это забавно. Ведь ритуалы создаются для того, чтобы спасти нас всех от хаоса. Мне лично интереснее находить сходства между Россией и остальным миром, нежели различия между ними.
— Некоторые историки утверждают, что если бы самозванец остался на российском престоле, то для России это было бы неплохо и сейчас страна была бы ближе в Европе.
— Может быть, хотя история не имеет сослагательного наклонения. Мне интересно другое: Борис был первым избранным руководителем России, первым, кто взошел на трон, не будучи членом царской династии. Для него было чрезвычайно важно, что именно народ призвал его править страной.
— Вы видите какие-то параллели между историей Бориса Годунова и современной российской политикой?
— Было бы наивно утверждать, что на кого-то из персонажей пьесы похож Путин, или Лужков, или Ельцин. Но какие-то параллели все равно напрашиваются. Поразительно, например, что люди в России, и не только здесь, по-прежнему согласны терпеть мерзость существования ради уверенности в завтрашнем дне. Страдание зачастую бывает весьма комфортным.