В Большом зале консерватории состоялся творческий вечер Андрея Эшпая. Масштаб композитора представляли пять опусов разных лет, Большой симфонический оркестр имени Чайковского и два дирижера — Андрей Чистяков из Большого театра и Валерий Гергиев из Мариинского.
Будучи всего лишь одним из многочисленных участников юбилейного — к 75-летию Эшпая — концерта, Валерий Гергиев, само собой, воспринимался гвоздем программы. На пресс-конференции он дал понять, что его визит — это и дань уважения Эшпаю, и некоторая ностальгия по временам собственной молодости, когда он "играл много современных композиторов, таких как Эшпай, Хачатурян, Хогогортян, а не Шнитке — единственный, кого просят играть на Западе".
Такое, само собой, сегодня легко оценить как факт человеческого благородства. Факт, увы, к делу не относящийся, поскольку секретарь Союза композиторов с 1960 года Андрей Эшпай навряд ли серьезно нуждался в популяризации его творчества юным Гергиевым. Скорее наоборот. Но это было тогда, когда жизнь Андрея Эшпая разворачивалась убедительным доказательством напрочь отсутствующего конфликта между творчеством и карьерой. Эшпай, занявший в 35 лет номенклатурный пост по рекомендации самого Шостаковича, в 60-е, 70-е и даже 80-е писал исключительно все, что вообще пишут композиторы,— популярные песни, музыку кино, балеты, симфонии, концерты, камерные сочинения.
Успешное процветание всех жанров при желании можно счесть шлейфом большой национальной традиции. Ученик Мясковского, протеже Шостаковича, старший современник Родиона Щедрина, младший — Георгия Свиридова, Эшпай совместил их черты в серьезный академический комплекс — интеллигентный по методам, беллетристический по сюжетам, европейский по интонации и советский по духу. В этом комплексе было все, кроме чего-то собственного. (Может, оттого в воспоминаниях Валерия Гергиева Эшпай и предстал невольным конкурентом Шнитке.)
Нынешняя позиция Эшпая довольно надежна. Помимо настоящего профессионала в нем чувствуется очень хороший дипломат (чего стоит одно только приглашение Эшпая на пост председателя жюри последнего из конкурсов Чайковского) — и это многое объясняет. Что же касается музыки, то, как показало первое отделение концерта, Эшпай в ней работает теперь только по-крупному.
Три инструментальных концерта 90-х годов (для контрабаса, для кларнета и для скрипки с оркестром) отрекомендовали его виртуозом формы, мастером инструментовки и средним автором конкурсного репертуара. Иного объяснения возрожденной им после Шлимахера симпатии к контрабасу не найти. Обидно, что солистов — Рифата Комачкова (контрабас), Иштвана Матуза (кларнет) и Дженнифер Кох (скрипка) — тормозил сонный оркестр: под руководством Чистякова он почти не реагировал на перемены инструментальных темпераментов. Но впереди было второе отделение, а в нем — Валерий Гергиев.
"Элегия" (1999), надо сказать, в блестящем маэстро не слишком нуждалась. Банальной мелодии, раздутой в пустой эстрадный пузырь, к лицу была бы скорее роль фонограммы на титрах грустного фильма, не более. Но дело хозяйское. Тем более что в следующем номере (Концерт для оркестра, 1967) Гергиев расшевелил спящих музыкантов и выдал увесистый образец эшпаевского подражания Стравинскому, поддержанный фирменным Valery Gergiev style — с активной жестикуляцией, громоподобными раскатами меди и брутальной ритмикой "Весны священной" (опуса, прекрасно им исполняемого, а теперь вот словно еще и клонированного).
Поднятый Гергиевым адреналин бурлил недолго. Функционерские поздравления быстро опустошили Большой зал консерватории, на выходе из которого народ с интересом читал афишу грядущего концерта Риккардо Мути с оркестром La Scala. О том, что гастроль устроена Гергиевым, знали только журналисты, за пару часов до юбилея повстречавшие дирижера в консерваторском буфете.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ