Православная церковь устроила патриаршее богослужение в Успенском соборе Кремля, крестный ход по Варварке к памятнику святым Кириллу и Мефодию и прием. Светские торжества начались в Рязани. При этом немногие задумались, что, собственно, отмечаем. Свое мнение на это счет есть у обозревателя Ъ МИХАИЛА Ъ-НОВИКОВА.
Любят у нас праздновать, когда плакать надо. Необозримо много лет назад, когда два ученых монаха — и очень, действительно, даровитых, и очень изобретательных — вычертили контуры первых по-настоящему славянских букв, они, наверное, гордились собой. Еще бы! Солнышко, виноградники на холме, прохладная келья с узким окном... Мир лежал пред ними, как бессловесный пирог, а они — Кирилл и Мефодий — дали ему средство самоописания. И вот выпили они вина монастырского да побежали объяснять братии: "ча-ща" — с буквой "а", "жи-ши"... Не так-то много в истории моментов, которые заслуживают названия поворотных точек. Изобретение славянской азбуки — один из них.
"И живительной, чистой латыни мимо нас протекала река",— горько заметил поэт Лев Лосев. Конечно, рассуждать о том, что было бы, если бы славянские народы приняли латиницу,— дело бесплодное. Что было б, например, если б Фанни Каплан не промазала?
Но случилось то, что случилось,— vmesto togo, chtoby pisat, kak vse liudi, мы сидим за барьером самобытного алфавита и даже научились находить нечто возвышенное в собственной изолированности. При том и житейский, и исторический опыт говорит, что русского языка не хватает для удовлетворения коммуникативных потребностей. Вот мучился Петр Первый: "Ассамблея слово французское, которого на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное; в котором доме собрание или съезд делается не только для забавы, но и для дела".
А вот страдает наша современница, вице-премьер по социальным вопросам: "Федеральная программа должна не только консолидировать общество, но и заставить его задуматься о том, кто мы, где мы..." Нелепая фраза чиновницы раскрывается в страшную филологическую и философскую пропасть. Петру не хватало лоска и качества в обычных словах вроде "съезд" или "собрание" — и Валентина Матвиенко не в силах вымолвить: "Государственное предписание должно объединить общество и заставить его..." Выходит грубо и двусмысленно — без латинских корней, этой тени основополагающего для западной культуры римского права государственные речи не звучат.
И в русском всегда существовало несколько языков. Один — матерный, "настоящий", на котором изъясняется в 90% случаев громадное большинство населения. Другой — официозно-международный, латинизированный, где консолидируют ассамблеи. И, наконец, третий — от Кирилла и Мефодия, письменный, который по идее должен был соединить верх и низ, официоз и практику, но остался сам по себе, дав грандиозную и непонятную ни остальному миру, ни громадному большинству русскоговорящего населения литературу.
Вряд ли кто-то сейчас всерьез разделит пафос Чаадаева, но глухое разочарование российской особостью время от времени чувствует каждый. "И алфавит чудной, и железнодорожная колея шире, и метрическую систему всего-то 100 лет, как догадались ввести..."-- такого рода размышления оканчиваются обычно не гордо расправленными плечами, а чем-нибудь вроде "да и вообще все у нас через задницу". Что же, неутешительным многообразием славянской цивилизации — красивой, но сложно построенной и неудобной для повседневной жизни — мы обязаны отчасти и гениальным Кириллу и Мефодию.