В рамках Фотобиеннале-2000 на одном этаже Центрального дома художника открылись две обширные выставки: "Россия. ХХ век в фотографиях" и "Молодежь встречает третье тысячелетие".
На самом деле протокольными вывесками прикрыта масса всякой всячины. Самостоятельную питерскую выставку "Петербург 1903. Грани столетий" слили с антикварными промышленными видами из фондов Российской государственной (Москва) и Российской национальной (Петербург) библиотек. Приложили фотоотчет о коронации Николая II. В отдельный зал поместили советский раздел. Выпустили молодых иностранцев, привезенных парижским Национальным фондом современного искусства. К ним ненавязчиво приплели русских. В одном зале с этой пестрой компанией уполномочили встретить третье тысячелетие заслуженную Сару Мун. Потому что главное, по словам организаторов, — диалог и преемственность поколений.
Содержимое обеих выставок отчетливо распадается на три блока: фотографии рубежа веков, классика советского репортажа, международная молодежь. Деды, отцы и внуки соответственно.
Первые ваяли в жанре индустриального пейзажа. На фотографиях страна играла промышленными мускулами. Все виды железнодорожного и водного транспорта, стройки, мосты, электростанции, штольни, землечерпалки. Подробно описанный быт становился предметом эпохального индустриального упоения. Пафос выветрился, как только устарели технологии. Сегодня все эти "казенные брандвахты в Рыбинске" стали либо ностальгической экзотикой, либо занимательным краеведением.
Советские мастера портретировали эпоху в еще более скоропортящемся жанре социального репортажа. Одновременно стремясь лишить снимки возраста с помощью жестко выработанных канонов. Какая-нибудь случайная студентка консерватории выглядела мифологической музой: гриф виолончели у щеки, опущенный долу взгляд, лицо срезано пюпитром. А белозубые молодые строители в чистых комбинезонах, с освеженными в парикмахерской головами не могли строить прозаический панельный дом — только коммунизм. Под фотографией так и писали: "Мы строим коммунизм!".
Свержение коммунизма, конечно же, представлялось бронзовой лысой головой, опрокинутой на опавшие листья. От этой вязкой многозначительности теперь пытаются избавиться внуки. Пока их иноземные сверстники валяются на кроватях и газонах, треплются по телефону и сидят на прогретых солнцем ступенях, снимая за этими безыдейными занятиями себя и друзей, русские мучительно преодолевают комплексы "папиного кино". Главное оружие — ирония. Ни слова в простоте. Прилежно придумываются визуальные каламбуры: накрытые от снега полиэтиленом рыбаки замерли над лунками, на фото рядом — закутанные в рогожу саженцы (серия Ольги Чернышевой "В ожидании чуда"). "Настоящий образ" Дмитрия Сироткина: верхняя половина — с шикарного рекламного плаката, наклеенного на стеклянную стенку автобусной остановки, нижние конечности — от девицы, стоящей на остановке позади плаката. Если бы не мучительный производственный скрип мозгов, вполне сошло бы за милые детские шалости.
В итоге беседа между поколениями разваливается на три монолога. Не особенно занятных, но внятных. Обстоятельный практицизм дедов и вышколенно важное мастерство отцов, начисто стирающее авторские черты, провоцируют отвязанный пофигизм или назойливое пижонство внуков. Как в самой обычной семье.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА