Фестиваль балет
На сцене Большого театра Национальный театр танца Испании представил балет своего руководителя Начо Дуато "Многогранность. Формы тишины и пустоты" на музыку Иоганна Себастьяна Баха — последний и, по мнению ТАТЬЯНЫ КУЗНЕЦОВОЙ, лучший спектакль завершающегося сегодня Чеховского фестиваля.
Двухчасовой оммаж великому композитору Начо Дуато поставил в 1999-м по заказу города Веймара — тогда культурной столицы Европы. В 2000-м в Москве балет наградили международным призом Benois de la danse как "лучший спектакль сезона", но в Большом театре призера так и не увидели, пришлось поверить жюри на слово. После Чеховского фестиваля в компетентности тогдашних судей сомневаться не приходится — балет "Многогранность. Формы тишины и пустоты" стал бесспорной кульминацией двухмесячного театрального марафона.
Некоторая претенциозность названия оправдана структурой спектакля. Первая его часть и впрямь многогранна: в череде эпизодов Начо Дуато представляет и эпоху барокко, и творчество Баха, а главное — жанровые возможности своей хореографии и даже собственный дар танцовщика. Балет начинается пластическим монологом самого Дуато — объяснением в любви к музыке Баха. Хореограф — тонкий, высокий, невероятно гибкий для своих 53 лет — словно пропускает через тело звуковые импульсы арии из "Гольдберг-вариаций", встречая полное одобрение самого Иоганна Себастьяна (Томас Крейн).
Тот является на сцену в добротном камзоле и пудреном парике. Он дирижирует "оркестром", в котором танцовщики имитируют танцем разные группы инструментов; он пилит "виолончель" в изумительно изобретательном сидячем дуэте, в котором хрупкая миниатюрная Инесс Перейра то рвется из рук музыканта, то приникает к нему, как неукротимая и одновременно покорная гению мелодия. "Скрипки"-мужчины, вооружившись смычками, секут сцену стремительными сисонами и пронзают друг друга в шуточной дуэли; важно шествующий на четвереньках "клавесин" позволяет партнерше выбивать на своей спине бравурную токкату. Барочная избыточность отражается в танце — кордебалетном, буйно-комическом и дуэтном, отважно травестирующем сакральные темы: Смерть в спектакле Начо Дуато — марионетка в черных фижмах и белой маске (Йоланда Мартин), танцующая с Бахом витиеватый менуэт и ласково прихватывающая его за горло.
Во второй части балета композитору и хореографу уже не до шуток: черные панели, закрывающие многоярусную конструкцию, похожую одновременно на строительные леса и на нотный стан (сценограф Джафар Чалаби), скручиваются по бокам сцены исполинскими органными трубами. Одетые в черное танцовщики, похожие на нотные знаки, выпевают бесконечную мелодию прощальных дуэтов — нежных, грустных, вспыхивающих редкими верхними поддержками и истаивающих в партерных кружениях. Этот медитативный поток предваряет бешеная энергетика мужского кордебалетного танца — в длинных сутанах с лиловой подкладкой танцовщики резко взмывают в воздух и, обрушившись наземь, истово бьются на сцене.
Бах, конечно, умрет — марионетка в маске оборвет его жизнь, сдернув черное полотнище, струящееся с колосников. Но его место займет хореограф Дуато, затеявший свой менуэт со Смертью. А оживленные им ноты-танцовщики продолжат свои па на нотном стане. Теперь уже в его русских балетах - ведь с первого января Начо Дуато работает в Петербурге.