"Во всех сферах общественной жизни есть обязанности и занятия особого рода, и способностей они требуют тоже особых. Это касается и зрелищных или увеселительных программ, и программ политических и правительственных". Так писал когда-то Ортега, и это непреложно. Ни словом я обещаю в нижеследующих строках не касаться программ ни политических, ни правительственных, но посвящу их целиком и полностью зрелищам-увеселениям. Прошлые выходные я провел в городе Барселоне, наблюдая автогонки "Формулы-1", а затем и описывая наблюденное. Я могу сказать вам, что это самое претенциозное, самое дорогостоящее и, вероятно, самое популярное зрелище современного Запада меняется — сравнительно с прошлыми годами сильней и быстрей, чем хотелось бы. Оно становится все более стерильным, все более расчисленным, все более постановочным. В дело так властно вмешиваются не спортивные, но медийные и торговые интересы, что это режет глаз. Просто не успеваешь приспособиться, саккомодировать.
(Следующие два абзаца те, кто читает эту полосу газеты исключительно ради культуры, могут спокойно пропустить, поэтому я заключаю их в скобки. Среди любителей автомотоспорта со стажем, особенно если они и сами хоть когда-то гонялись, отношение к "Формуле-1" чаще всего располагается где-то между снисходительным и презрительным: "Гонщики стали не те. Осторожничают, не лезут в атаку, берегут машины ради media exposure — для того, чтобы как можно дольше маячили на телеэкранах спонсорские надписи... Гонкой управляют менеджеры из боксов... Технически машины зарегламентированы до того, что гоночные болиды стали примитивней обычных потребительских авто — элементарные АБС и те запрещены... В общем, это не спорт, а шоу, и участвуют в нем не бойцы, а артисты". И нельзя сказать, что ворчуны вовсе не правы.
За всю гонку в Барселоне был, пожалуй, один действительно эффектный эпизод: когда Михаэль Шумахер оттер с трассы автомобиль своего брата Ральфа и пропустил вперед товарища по команде "Феррари" Рубенса Баррикелло. Но, во-первых, заняло это событие секунды полторы, и, во-вторых, обыкновенная поездка за рулем по Москве предлагает и более рискованные, и более увлекательные маневры, причем в куда больших дозах.)
На этот раз более всего удивили меня ногти Шумахера — как-то раньше не удавалось их разглядеть, а сейчас вот бросились в глаза. У супергонщика — маникюр того типа, который иногда называют французским. Это, понимаете, не просто аккуратно подстриженные ороговелости — это нечто уровня state of art. Что-то помутилось во мне, глядя на эти когти. Конечно, ничего в них дурного и быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей — и все такое. Но в то же время — какая тоска! Чем-то это напоминало жизнь в большой гостинице, вроде той, в которой я сам жил в те дни. Вроде и удобно, и убирают так аккуратно в номере каждый день, и кормежка отличная. Только вот возвращаться в нее совершенно не хочется иначе как для того, чтоб рухнуть да отрубиться, и утром оттуда выметаешься, едва сполоснув физиономию.
Европа сейчас достигла какой-то невероятной жирности. Процветание такое, что, как говорится, старожилы не припомнят. Наманикюрено все. На, извините за обсценную лексику, пидорено. А что ж тогда в Америке-то, это при том, что евро сравнительно с долларом — квелое? С особым любопытством я шел на фильм "Брат-2", поскольку очень это интересно — взгляд соотечественников на Запад образца 2000 года. Отсняли, знамо дело, не маникюр, а некие самобытные помои.
Когда-то, довольно уже давно, окончив Литинститут, я устроился на работу в издательство "Молодая гвардия". И вот, день на второй или третий моей службы, меня остановил в коридоре кряжистый человек в коричневом костюме, судя по густому цвету лица, не понаслышке знакомый с дефицитным в те дни национальным напитком. "Работаешь у нас?" — спросил он. "Да вот, поступил".— "Фамилия, имя?" Я ответил. "Хорошо! Наш, русак". И таинственный вопрошатель оставил меня наедине с моим остолбенением.
Хотелось бы и мне отвесить режиссеру Балабанову такого же значимого "русака". Он это поистине заслужил. Что там мои вздохи по суточным щам над отельным йогуртиком! Балабанов перелимонил Лимонова и перепроханил Проханова: Америка в его изображении предстает такой клоакой, что, попав в нее, задушевный убийца-имбецил (в исп. С. Бодрова-мл.) ipso facto облекается в белые ризы. "Наша лучше всех", как сказала жена второго секретаря обкома, глядя на кордебалет.
С неконтролируемыми приступами патриотизма, однако, сделать ничего нельзя. Они посещают. Западный взгляд на Россию более или менее понятен: из этой страны не получилось ни сделать что-то похожее на полноценную европейскую державу, ни выпихнуть в сырьевой третий мир. Русский взгляд на Запад замешен на раздражении от того, что не состоялось первое, и на самодовольстве от того, что и второго все-таки не случилось. На самом же деле обе позитуры, их и наша, стоят одна другой.
Фильм Балабанова и "Формула-1" — явления одного порядка, в том смысле, что это в первую голову зрелище, а не искусство и не спорт соответственно. Искусства и состязания — только повод, элементы для создания увеселения, такие кирпичики, без которых не обойтись, но которых куда как недостаточно, чтоб все получилось, как заказывали.
И может быть, интересней и даже главней, чем собственно спорт, чем собственно кино, то накручивание оберток вокруг них, которым так усердно занимается цивилизация. "Никто, надеюсь, не огорчится, что люди сегодня развлекаются с большим размахом и в большем числе,— пусть развлекаются, раз есть желание и средства. Беда в том, что эта решимость массы взять на себя функции меньшинства не ограничивается и не может ограничиться только сферой развлечений, но становится стержнем нашего времени".
Уже стала. Для ублажения масс и в самом деле нужны способности особого рода. Маникюр Шумахера и неопрятный постсоветский блокбастер — как бы это сказать? — равны по модулю. Они среди прочего призваны глушить страх массового человека: страх европейца утратить эфемерное благополучие ("Супермен Шумми так же суетен, как мы, так же зависит от начальства",— думает европеец); страх русского этого благополучия так никогда и не вкусить ("У них такое же говно, как у нас, только еще хуже",— успокаивается русский).
Итак, маркетинговое шоу вместо спорта, набор визуализированных штампов вместо кино. Что же остается? Уж точно — не переживать из-за пустяков. Остается наблюдать, любоваться и изумляться, поскольку изумление, как заметил многомудрый Ортега, есть "радость, недоступная футболисту, но она-то и пьянит философа на земных дорогах".
Михаил Ъ-Новиков, обозреватель