Премьера кино
Очередной микрошедевр румынского минимализма "Хочу свистеть — свищу" (Eu cand vreau sa fluier, fluier), удостоенный Гран-при кинофестиваля в Берлине, подтверждает, что сметливые румыны давно просекли фестивальную фишку и безошибочно угадывают нравящееся любителям авторского кинематографа соотношение внешней бессодержательности и внутреннего драматизма. ЛИДИЯ МАСЛОВА порадовалась, что режиссеру Флорину Шербану понадобилось для достижения этого баланса хотя бы не три часа, как некоторым его соотечественникам.
Свистеть в фильме толком никто не свистит, да вроде бы и не особо хочет — разве что птички щебечут в тюремном дворе, где неторопливо начинается картина, как бы предлагающая зрителю постепенно свыкнуться с местом, за пределы которого его не выпустят ближайшие полтора часа. "Хочу свистеть...", как и другие фильмы румынской "новой волны", склонный запирать зрителя в замкнутом пространстве и держать его на художественном сухом пайке, снят по молодежной театральной пьесе, но разыгранной не актерами, а настоящими заключенными. Любопытно видеть, как западные рецензенты пытаются отыскать в "Хочу свистеть..." какой-то социологический смысл, пытаясь провести его по разряду фильмов о современной румынской молодежи: при всей конкретности каких-то социальных явлений, которые можно встретить в фильмах румын, авторы всегда метят на более высокий философский уровень.
Флорин Шербан тоже, как истинный философ, старается поменьше суетиться и сохранять молчаливую созерцательность. Вдоволь насидевшись со своими персонажами в тюремном дворе, он переключается на сцену их помывки под душем — водные процедуры очень любимы румынами: что-то в том, как человек моется, есть непередаваемо экзистенциальное (вот, например, в недавно показанной в Канне "Авроре" Кристи Пую выжимает из сцены стояния героя в душе столько саспенса, что зритель уже сам начинает чесаться). Потом зэки немножко грузят сено, напевая что-то приличествующее случаю, после чего наконец с главным героем, 18-летним парнем, отсидевшим четыре года и через пару недель собирающимся откинуться, происходит некое индивидуальное событие, вызывающее эмоциональную реакцию: пришедший на свидание младший брат сообщает, что их мать уезжает в Италию и хочет забрать его с собой.
Режиссер тщательно соблюдает румынский принцип драматургической экономии, если не сказать скаредности,— сообщать минимум сведений о героях, которые большей частью напряженно молчат в кадре как партизаны, чтобы не выдать о себе лишнюю информацию врагу-зрителю. Мы не знаем, за что герой фильма сел на четыре года, есть ли у него и его брата, кроме матери, какой-либо отец, да и, честно говоря, не испытываем особой потребности это узнать. Где-то в середине фильма поступает откровенное признание, что больше всего на свете парень любит есть пиццу, и этого достаточно: чем меньше мы знаем о том или ином персонаже, тем меньше мы в состоянии спрогнозировать его действия, вычислить его мотивировки, и следовательно, тем больше непредсказуемых поступков мы можем от него ожидать. Герой в зависимости от ситуации то кажется безобидным и, в сущности, добрым подростком, попавшим в тюрьму из-за какой-нибудь ерунды, то, наоборот, представляется жестоким убийцей и психопатом.
Если не усложнять, то в конечном итоге "Хочу свистеть..." — фильм о том, как, даже сидя за решеткой, можно добиться своего при достаточной целеустремленности и умении вообще не думать о последствиях. Герой хочет всего две, довольно незамысловатые вещи: чтобы братика в Италию не увозили и попить кофе с понравившейся девушкой — социальным работником, которая приезжает в тюрьму проводить какой-то опрос. Заложенный в пижонском названии месседж "как пожелаем, так и сделаем" требует от героя решительности: даже чтобы добиться самых простых вещей, необходимо приставить кому-нибудь к горлу колюще-режущий предмет. Примерно таким образом герой получает все, чего хотел, и усталый, но более или менее довольный, сидя в кафе, спрашивает девушку-соцработника: "Чего кофе не пьешь?" — "Да не могу чего-то",— отвечает девушка, которую еще слегка колотит после довольно стремительно и неожиданно развернувшихся перед финалом событий. На то, что финал при всей своей кажущейся трагичности на самом деле представляет собой чистейший хеппи-энд, если взглянуть на него под немного другим углом, намекает песня на финальных титрах, в которой какие-то румынские "Песняры" поют о чем-то очень светлом, скорее всего, о любви.