Выставка наивной художницы Марфы Андреевны Рязановой в галерее "Проун" — рассказ о жизни счастливой семьи и настигающем одиночестве
Все началось в интернете. Девушка Аня написала в блоге о своей бабушке Марфе Андреевне. К тексту приложила бабушкины рисунки — клетчатые тетрадные листочки, сложенные пополам, испещренные мелкими птичками, какими-то лошадками, человечками. Рисунки были до того необычными, что блогеры, эти пресыщенные впечатлениями граждане, стали с интересом их рассматривать, комментировать и кидать друг другу на них ссылки. Что-то в них было, в этих рисунках.
Марфин "Птичий двор"
Пришли к Ане в блог и специалисты, художники, искусствоведы. Стали звучать все более серьезные комментарии, вроде "мелкая магическая "птичья" графика", "все картинки имеют четкую структуру, каркасом которой является главная часть жизни — куры". После такого публика стала требовать более подробной информации: что за бабушка такая, что за неизвестный представитель наивного искусства. Раз ты внучка, то и отвечай. И Аня ответила.
"Художницу звали Рязанова Марфа Андреевна (а для меня она бабушка Моря), родилась в 1913 году. Всю жизнь она прожила в деревне в Белгородской области. Была замужем за самым замечательным дедом в мире, Рязановым Андреем Филипповичем, который умер в 1986 году. После его смерти... мои родители регулярно забирали ее в город к нам пожить, а последние 6 лет своей жизни она у нас была постоянно. Слабая стала, но очень скучала она по своему хозяйству, дому, подругам... Мама моя и придумала ее отвлечь рисованием, дала ей листики и карандаши. У меня тогда сын маленький был, тоже изучал карандашное творчество, так они с бабушкой карандашики и делили, кому-то желтое, кому-то зеленое. Иногда у нее заканчивались одного цвета, рисовала другими. Доходило даже до того, что пользовалась всего двумя цветами (это вовремя мы не прикупили коробку с материалом). А вообще она никогда раньше не рисовала. Окончила 3 класса школы, грамоту ей дали из-за необходимости работать на тракторе... А умерла бабушка в марте 2007 года".
Московский художник и лауреат премии Кандинского Евгений Антуфьев прочитал все это и понял - надо подключать специалистов. И обратился в московскую галерею "Проун". Там рисунками Марфы Андреевны заинтересовались и решили делать выставку "Птичий двор бабушки Марфы Андреевны". Аня испугалась: "Ой, так листочки маленькие же, тетрадные. Да и бабушка у меня не художник... Разве выставка получится?" Получилась. Вся жизнь Марфы Андреевны с ее семьей — любимым мужем, дочерьми, сыном, многочисленными внуками и правнуками — вот такая тема этой выставки. Тут не только рисунки, но и семейные фотографии, реликвии, письма, документы, даже хозяйственные заметки Марфы Андреевны, например характеристика хорошего поросенка: "Живот подтянутый, но не поджарый, ровная спинка, мускулистый корпус". В общем, это простая выставка. Будто про всех наших бабушек, которые много трудились, смеялись и горевали, покупали поросят, мазали зеленкой коленки внуков, ссорились с соседками и мирились, варили варенье и рассказывали сказки, и которых в конце жизни дети забрали к себе и которые отчаянно пытались понять: для чего, боже мой, для чего все это счастье было — моя жизнь?
"Буду сюриков кормить"
Наивной художницей Марфа Андреевна стала в 87 лет. В городе ей было плохо. Ноги совсем отказали, и она целыми днями сидела на своем диванчике. Смотрела в стену. Говорить с ней было трудно: она практически ничего не слышала, или не хотела слышать, да и отвечала невнятно. Только иногда начинала плакать: "Отвезите меня домой". Дети пытались взывать к логике: "Мама, твой дом уже почти разрушился, там все бурьяном поросло. Да и кто за тобой ухаживать будет? Как ты себе это представляешь?" Но она горько и тихо, как ребенок, продолжала всхлипывать: "Отвезите, я буду там сидеть на солнышке, сюриков своих кормить".
Сюрики — это куры. Так она их почему-то называла. Выходила во двор и вместо "цып-цып" кричала "сюрики-сюрики!". Что за слово, откуда она его узнала — загадка. Сейчас модно использовать это слово — "сюрики" — как синоним "сюрреалистичные". В городе у нее, видимо, так и получилось — жить в сюрреальности, когда сон смешивался с явью. И где она мысленно находилась, сидя в своей комнатке без телевизора, не трудно было догадаться.
Невестка, слава богу, догадалась дать ей тетрадку и карандаши: "На, хоть рисуй, что ли. Подворье свое рисуй". Так у Марфы Андреевны появилась цель. Изо дня в день она выводила на бумаге сюриков, очерчивала их иногда шариковой ручкой, чтоб четче было, понятнее. Сюрики были цветные, праздничные, сюрреалистичные. Сначала — без ног. "Возможно, она передавала свое состояние,— говорит сейчас внучка Аня.— Ноги-то у нее не ходили, никуда уйти нельзя было. Вот и куры без ног". Иногда между птичек художница размещала других персонажей — то женщину с ребенком, то всадника на лошади. У людей не было ртов. Немые, неспособные быть услышанными — тоже как она?
Потом ее творчество стали корректировать: сноха сказала, что "надо добавить хотя бы ноги курам". И тогда Марфа Андреевна стала дорисовать лапки-крестики. И стало вдруг заметно, что сюрики расположены в каком-то загадочном порядке, будто это орнамент или какой-то код. Сейчас критики спорят, что это, пытаются расшифровать ее работы, ищут тайный смысл в ее рисунках. Одни говорят, что рисунки похожи на календарь, количество изображений в строке и строк в формате имеют неразгаданную пока систему. Другие говорят, что это похоже на вышивание крестиком или даже ковровый орнамент, гармоничный и жизнерадостный. Третьи видят кладбище со строгим расположением могил. Четвертые — ноты, мелодию ушедшей жизни.
Аня, внучка, тоже что-то видела. Слишком пронзительное, настолько, что эти тетради с рисунками ей хотелось немедленно закрыть. "Их было много, и рассматривать их тогда было тяжело. Хотелось бросить и не смотреть их больше. Пугали тетради, изрисованные столь скрупулезно, тяжелые это были дневники... Я их старалась не замечать, не знаю точно, почему".
Родным Марфа Андреевна ничего не объясняла. Что рисовала, кого? Если ее и спрашивали, то в ответ она лишь хихикала: "Сюрики". Никогда своими рисунками не хвастала и расставалась с ними легко. "Забрать можно?" — спрашивали. Можно.
Рисунки бабушки Мори складывались в стопки и по мере накопления вывозились на дачу как макулатура. Вообще в семье про них не любили говорить. Может, потому, что они были однообразные, а может, потому, что слишком явно в них читалось: хочу домой. Хочу, чтобы было, как раньше: чтобы дети приносили ко мне своих детей на каникулы, чтобы праздники были — майские и ноябрьские, с цветами, шариками, чтобы хозяйство крепло и куры, везде были куры.
Аня вспоминает, что куры у бабушки никогда не сидели взаперти. Они бегали везде, где им вздумается, гребли и рыли, где хотели, и никто на них за это не кричал. "Я думала, что так и надо, но потом стала замечать, что остальные селяне свою птицу держат в специальных загончиках, и только наши сюрики такие вольные. Они даже на фотографиях постоянно в кадр попадали, видите?"
"Отвлечь себя от реальности"
Рязановы: бабушка и внучка. На заднем плане — конечно же, куры
Эти фотографии — черно-белые, но почему-то такие солнечные, пронизанные счастьем,— снимал папа Ани. Их специально увеличили для выставки и развесили на стенах галереи. Вот все семейство "копает картошки". Вот бабушка с внучкой лежат на кровати, читают газету "Звезда". Вот дети играют в футбол во дворе, возле сарая. Вот Марфа Андреевна сидит с мужем на бревне возле дома, а между ними маленькая черненькая собачка — то ли Муха, то ли Букет, всех собак в доме звали только так, имена не менялись.
"Когда я зашла в галерею и увидела огромный портрет бабушки и дедушки, то заплакала,— говорит Аня.— Плакала и плакала и не могла остановиться". Последний раз я так плакала, когда бабушка умирала. Ей было 94 года, она, крепкая и статная женщина, совсем иссохла, весила, наверное, килограммов 30. Она понимала, что скоро все закончится. Стала просить у всех нас прощения, а мы — у нее. Папа сидел с ней целый вечер, и она прощалась с ним, извинялась перед ним за свои родительские ошибки, вспоминала его детство: "А помнишь нашего кролика? Он был у тебя заместо кошки, за печкой жил"... На следующий день ее не стало".
Через несколько месяцев Аню кольнуло: "А где бабушкины рисунки?" Оказалось, что там, где и прежде,— на даче, папа ими печку растапливает. "Привезите их мне". Из сотен или даже тысяч работ бабушки Мори осталось всего 36 листиков разного формата. Их Аня и разместила в интернете. А ее папа теперь даже стесняется на выставку прийти: "Ну и как я туда войду? Как человек, который сжег сотни или тысячи работ талантливого художника? А ведь эти рисунки могли сейчас висеть на стенах галереи, люди могли ими любоваться... Эх". В общем, с прессой теперь приходится общаться Ане.
"Каким она была человеком?" — спрашивают у Ани. Внучка пожимает плечами: "Разным, наверное, сложно сказать... Помню, как мы с ней на огород ходили, собирали ягоды или жуков с картошки. Коммерцией она любила заниматься, ездила в Москву семечками торговать... В семье она, как я понимаю, главой была — как скажет, так и будет. Дед редко шел против ее требований. А может, совпадали у них мнения... А еще она бобышки пекла для меня, это такие небольшие комочки хлеба серого, когда хлеб ставили в доме. Еще горячими она их в масло подсолнечное макала и в сахар. Это было вкуснее пирожных".
Аня знает о бабушке то, что обычно и знают внучки, которые не больно-то бабушкиной философией интересовались — им лишь бы на речку убежать, да с подружками поиграть. Знает, что кормила вкусно. Что жуков собирали вместе. Что потом, перед смертью, рисовала что-то непонятное, о чем не хотелось спрашивать, что не хотелось видеть. И только сейчас она начинает задумываться: каким же человеком была Марфа Рязанова. "Что она изображала? Наверное, это попытка отвлечь себя от реальности, в которой она оказалась. Невозможность жить полноценно, обреченность, близость смерти, а также воспоминания о своей долгой жизни... А на самом деле я не знаю. Или знаю, но это где-то далеко, как в глубоком колодце тихий плеск воды..." Уже когда выставка открылась, Аня перебирала дома какие-то старые документы, искала что-то. И вдруг ей на колени из стопки бумаг выпал маленький тетрадный листочек. Цветные сюрики. "Это баба Моря,— тихо сказала Анина мама,— это она тебя за выставку поблагодарила". Может, так и есть? Может, оттуда, куда уходят все наши бабушки, все же достигает нас их любовь?