В последние фестивальные дни Вильнюс ждет спектакли экстравагантного норвежца Йо Стромгена, солидной немецкой компании "Рубато", неведомых на материке исландцев. Интрига фестиваля еще сохраняется, но ее главный вираж уже позади: ко всеобщему удивлению, славянские неофиты обошли скандинавских знатоков современного танца. Из Вильнюса — корреспондент "Ъ" ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
Разумеется, сказанное не относится к гастролям знаменитой шведской труппы Cullbergballet — показ "Жизели" Матса Эка в Национальном театре оперы и балета в программе фестиваля стоит особняком. Это дорогостоящее мероприятие, призванное поднять престиж фестиваля в глазах городских властей и мировой общественности, в общем-то себя не оправдало. Дорогие билеты ("По 25 долларов",— с ужасом в глазах шептали билетерши) не раскупила респектабельная публика. Для нее, привыкшей к балетной классике в интерпретации крайне популярного в Литве Владимира Васильева, хрестоматийная эковская Жизель в психушке стала откровением, почти шокирующим. Сторонники же современной хореографии строили кислую мину, считая шведскую "Жизель" чуть ли не архаикой. К авангарду Cullbergballet причислить действительно трудно: труппа недавно умершей основательницы шведского модерна Биргит Кульберг на Западе считается академической. Впрочем, аншлаг все равно был обеспечен: в зал пустили фестивальных безбилетников.
Продвинутая публика (на три четверти — молодежь, на четверть — местные интеллектуалы и сами участники фестиваля) ежевечерне заполняет собор святого Кристофора и оба зала Национального драматического театра. Организаторы феста придерживаются демократических принципов — пресса и гости проникают на показы по аккредитациям, и с ростом зрительского ажиотажа отыскать свободное место в зале становится все труднее. Почтенным обозревателям приходится размещаться то на полу, прямо под ногами первого ряда зрителей, то на ступеньках где-то на галерке, что придает и без того вольной атмосфере фестиваля студенческую непринужденность. На неудобства жаловаться не принято, как не принято прилюдно ругать не понравившийся спектакль. Публика тоже чрезвычайно корректна: никто не уходит даже с самого заунывного действа, благоговейная тишина сопровождает самые беспомощные опусы, вежливые аплодисменты обеспечены любому выступающему.
Главными искусителями зрительского терпения оказались скандинавы. Из-за катастрофической нехватки информации (самое слабое место в организации феста) трудно определить, какое положение в национальной иерархии танцевального искусства занимает датчанка Дорте Кройцфелд или, скажем, шведка Аза Унандер-Шкарин. Если достаточно весомое, то остается посочувствовать скандинавской публике. Согласитесь, мало радости может доставить почтенная дама, похожая на потрепанную жизнью героиню из 151-й серии мексиканского сериала, которая мечется между надеждой и отчаянием в луче зеленого цвета (Working up a sweat). Или малопластичные женщины в поношенных брюках и свитерах, проделывающие оздоровительные упражнения под клавесин и арии Монтеверди ("Перспективы Орфея"). Трудно также озаботиться судьбами мира, глядя, как датчанин Андерс Кристиансен раскатывает гигантскую колбасу теста на фоне видеоряда из колючей проволоки, лающих собак и атомных грибов ("Миллениум соло"). Впрочем, благоговеющие перед северными соседями литовцы именно такой вид самовыражения почитают истинно прогрессивным. На авторов же, обеспокоенных интересами публики, здесь смотрят несколько свысока, находя в занимательности зрелища уступку масскульту.
Исключением стал француз Борис Шармац — как представитель страны-законодательницы мирового авангардного вкуса. Этот молодой хореограф, рассадив публику тесным каре, разыграл со своим партнером некую пародию на контактную пластику под названием A bras le corps. Здоровенные мужики тяжело прыгали, кувыркались, таскали друг друга на руках, комично крутили классические туры в воздухе, пыхтели, кряхтели и потели. Главный трюк заключался в том, чтобы остановить буйное движение в непосредственной близости от везучих зрителей первого ряда. При виде босой мужской пятки, застывшей в двух сантиметрах от собственного носа, зрители (особенно дамы) заходились в смущенном хохоте.
Лично мне было куда приятнее вкусное во всех смыслах представление сборной команды из Гданьска под названием "В теле" (In the body). Израильский хореограф Ави Кайзер, задавшись сакраментальным вопросом "Мы едим, чтобы жить или живем, чтобы есть?", предложил полякам сварить на сцене настоящий суп. Семь отличных танцовщиков-актеров стряпали свое эротическое варево под стук ножей и чмоканье снятых проб, под забористые бессарабские напевы, ностальгию старых американских мюзиклов и сладкую истому еврейских мелодий. Все ингредиенты спектакля равно необходимы: радостная изобретательность танца, великолепно работающие тела танцовщиков, сочные жанровые картинки, актерское остроумие, разлитое в атмосфере сексуальное напряжение, натуральные помидоры и лук, заманчивый запах кипящего на плитке супа. Жизнелюбивый хореограф вовсе не собирался отвечать на собственный вопрос, продемонстрировав в своем спектакле раблезианское упоение жизнью.
По контрасту с подчеркнутой брутальностью поляков хореограф Татьяна Баганова наслаждалась жизнью с некоей поэтической меланхолией. Ее "Кленовый сад" в исполнении екатеринбургских "Провинциальных танцев" стал одним из главных фестивальных событий. Спектакль поразительно красив, лунно-завораживающий, томный, таинственный — не то уральский Шагал, не то сибирский Гоголь. Здесь странные девушки с распущенными волосами живут на деревьях и летают по воздуху; тревожно и нагло кричит ночная птица, которую почему-то хочется назвать козодоем; игрушечные селяне с дискретной марионеточной пластикой спариваются в лихорадочной пляске и недвижно грезят о неземной любви. Изысканная выстроенность картинки заставляла вспомнить французскую интеллектуалку Карин Сапорта, "снижающие" обертоны (вроде морковки, которую влюбленная парочка жадно сгрызает с двух концов, чтобы побыстрее встретиться губами) придавали действу некую российскую смурную почвенность. Сочетание оказалось на редкость органичным.
На фестивальных семинарах много дискутируют — о способах господдержки современного танца, о путях его развития, о трудности завоевания публики, о кризисе идей и поиске новых форм. Рецепты предлагаются разные, разговоры ведутся умные. А между тем фестивальная программа подсказывает ясный и недвусмысленный ответ: современному танцу, как, впрочем, и любому другому, просто нужны талантливые хореографы и одаренные танцовщики. При таких козырях малоискушенные братья-славяне легко обыгрывают изнуренных цивилизацией скандинавов.