После фестиваля Курехина знаменитый американский музыкант-минималист Терри Райли рассказал профессорам и студентам Петербургской консерватории о том, что их инструменты (как и во всех консерваториях) настроены неправильно, и показал, как уместить трехчасовое сочинение на одном листе бумаги. ТЕРРИ РАЙЛИ ответил на вопросы корреспондента Ъ ОЛЬГИ Ъ-МАНУЛКИНОЙ.
— Вы обнаружили что-нибудь особенное на питерском фестивале?
— Люди в России почувствовали свободу, в том числе свободу выбора, свободу делать что угодно, и фестиваль это отразил. Меня поразило еще и то, что слушали очень сосредоточенно, напряженно, даже жадно и были открыты всем видам музыки.
— Огромный зал, шум и грохот вам не мешали?
— Обычно все и происходит в больших залах, люди бродят туда-сюда, и это, конечно, сильно отвлекает. Я беспокоился, что это помешает, потому что моя музыка играется в более тихой обстановке. Поэтому я, вероятно, играл немного по-другому, более динамично.
— Однажды вы бросили записывать свою музыку на бумаге. Как вы считаете, будущее музыки — за композицией или за импровизацией?
— Я не нотировал музыку всего лишь десятилетие — в 70-е. С 1980-го я написал много музыки в партитуре: три оркестровые пьесы, тринадцать струнных квартетов, два саксофонных квартета, много камерной музыки. Но я не думаю, что музыка зависит от нотации. Я играю много фортепианной музыки, которая никогда не была записана на бумаге.
— Вы как-то сказали, что в музыке должна быть опасность, что исполнитель не должен просто скользить по поверхности знакомых нот. Это касается всех видов исполнительства?
— Я имел в виду, что у музыканта должна быть возможность в каждый момент исполнения делать выбор, а не играть то, что безопасно и что наверняка понравится публике. Нужно ходить по краю — тогда мы сможем двигаться в разных направлениях. Без этого, думаю, музыка становится фабрикой, штампующей одну вещь за другой.
— Но вы также считаете, что музыка должна выражать возвышенное, а потому быть спокойной и уравновешенной. Как спокойствие сочетается с ощущением опасности?
— Ирония в том, что они сосуществуют. Когда играешь, особенно когда импровизируешь, проходишь много состояний, много уровней. Некоторые из них, казалось бы, противоречат друг другу, но все они — часть единого процесса. Если только медитируешь, нужно прекратить играть, потому что медитация — это бездействие. Но музыка, выражающая медитативное состояние,— самое настоящее активное действие.
— Вы считаете себя авангардным композитором? Минимализм все же сделал ощутимый шаг к публике и быстро коммерциализировался.
— Как только идея становится "измом", она теряет первоначальный творческий заряд, креативность. Естественно, минимализм становится коммерческим. Многое от него взяла весьма коммерческая музыка New Age. Меня это совершенно не интересует. Меня интересуют только новое.
— Можно ли сказать, что минимализм — типично американское явление?
— Как тенденция минимализм существует во всем мире. Даже Эрика Сати можно считать минималистом. Просто в определенный момент все сфокусировалось в одном месте. Самым мощным центром стало In C, поскольку проложило дорогу для многих других музыкальных идей.
— Какая аудитория вам больше всего подходит?
— Люди, которые просто слушают музыку. Мои сочинения можно слушать именно так — и либо втянуться, либо встать и выйти. Сегодня значительная часть музыки вообще не предназначена для слушания. Композитор Брайан Ино, например, сказал, что люди давным-давно перестали слушать музыку, поэтому он сочиняет музыку, которую никто не должен слушать, она просто существует как фон. Я хочу обратного: писать такую музыку, чтобы люди бросили все дела и только слушали.