Центральная часть программы Владимира Путина посвящена новой роли государства. О том, какой должна быть эта роль в экономике, один из разработчиков программы, замдиректора Института переходного периода АЛЕКСЕЙ УЛЮКАЕВ рассказал корреспонденту Ъ ИРИНЕ Ъ-ГРАНИК.
— Какова идеология программы?
— Мы считаем, что при прочих равных условиях частный бизнес эффективнее в управлении и динамичнее, чем государственный. Ведь главное — кто является субъектом рисков и прибыли. В частном бизнесе субъект один и тот же — владелец. Он несет риски и получает результаты. Это справедливо и эффективно. А когда государство ведет бизнес, это означает, что оно риски перекладывает на налогоплательщиков, на 150 млн граждан. И это позволяет принимать непродуманные решения. Я уже не говорю о том, что у государства просто нет технических возможностей для того, чтобы нормально управлять тем, что ему принадлежит. Представители государственных компаний формально отбывают эту обязанность, как чиновники. Уж не говоря о том, что фактически часть из них играет на стороне частных акционеров.
— А госпредприятий быть не должно?
— Государство должно присутствовать только там, где это абсолютно необходимо. Где частный бизнес не будет действовать. У нас сейчас совершенно безумное количество государственных унитарных предприятий. Большая часть их должна быть преобразована в нормальные АО, и постепенно их пакеты должны быть проданы. Меньшая их часть должна стать обычными казенными предприятиями, которые выполняют некоторую государственную функцию безотносительно коммерческого результата. Государство должно не заниматься бизнесом, а создавать условия для бизнеса.
— И как ему создавать эти условия?
— Есть два разных подхода к экономической политике. Один подход говорит о том, что эта политика должна осуществляться через манипулирование налоговыми ставками, нормативами резервирования для банков (скажем, для банков, кредитующих тяжелую промышленность,— один норматив, легкую — другой), процентными ставками. Это не наш подход.
Наш подход заключается в том, что главная проблема — это как раз существование до сих пор искажений экономической структуры со стороны государства. Скажем, налоговые льготы. Сейчас цена налоговых льгот (причем не только прямых льгот, но и негласного разрешения накапливать недоимку), по официальной оценке Минфина, составляет $12 млрд. Через эти льготы мы фактически назначаем конкурентоспособные предприятия, вне зависимости от того, как их оценивает рынок. Одному заранее говорим, что оно выиграет конкурентную борьбу, а другому — что проиграет. Искажением является и огромное количество барьеров доступа на рынки, межрегиональные барьеры движения товаров и капиталов. Следовательно, первое, что нужно сделать, это очистить от искажений механизм конкуренции и межотраслевого перераспределения ресурсов.
Государство должно дать сигнал частному бизнесу, что оно отныне собирается осуществить равные правила игры для всех. Больше не будет того, что все звери равны, но некоторые равнее. Собственно говоря, наша программа и будет таким сигналом.
Ведь надо понять, что каждый предприниматель каждый день решает для себя простую задачу. "Веришь — не веришь" — такая игра есть. Если он верит, значит, он будет выходить из тени на свет. Он начнет платить налоги. Нужен сигнал снижения рисков. Гарантия, что ничего страшного не будет происходить с тарифами, что налоговая система будет прозрачной и равномерной, что правила игры будут общие для всех, что внешнеэкономическая политика будет максимально поощрять экспорт готовой продукции.
Кстати, поддержка экспорта означает укрепление сильных, эффективных отраслей экономики. А ориентация на защиту от импорта, как правило, означает помощь самым слабым секторам. Мы здесь должны сделать выбор. И мы его сделали. Государство должно прежде всего помочь сильным. Сильные обеспечат нам рост. А поддержка слабых может обеспечить только стагнацию.
— Вы верите в ускорение экономического роста?
— У нас есть потенциал роста. Сейчас очень неплохое соотношение между потреблением и накоплением в ВВП. 30 процентов ВВП составляют, так сказать, базу накопления. Но внутри этих 30 процентов есть две почти равные части. В прошлом году приблизительно 15 процентов было инвестировано в основной капитал. И это сразу дало рост инвестиций на 4,5 процента — впервые за многие годы. Но оставшиеся 15 процентов составили положительное сальдо торгового баланса, или чистый экспорт. Значительная часть этих средств ушла в виде оттока капитала за границу. Получается, что при этом наиболее сильные сектора (нефтяной, газовый) оказались фабриками по производству оттока капитала. Эти 15 процентов представляют значительный инвестиционный ресурс. Но, повторяю, мы должны дать бизнесу сигнал. Сказать, что есть смысл инвестировать.
— И все-таки, чем нынешняя программа отличается от прежних программ российского правительства?
— Да как раз тем, что государство больше не будет манипулировать экономикой, откажется от роли одного из игроков и ограничится ролью арбитра. Причем будет эту роль выполнять жестко — и желтые, и красные карточки показывать. Мы исходим из того, что сейчас рынку больше всего нужны внерыночные институты. И государство должно быть таким институтом. Давать рынку сигналы. А внутри рынка предприниматели уже сами научились разбираться, больше не надо их водить за руку.
— Разве первая программа в 1991 году не предусматривала того же?
— Нет, различие принципиальное. То была программа либерализации рынка при слабых или отсутствующих внерыночных институтах. А это программа либерализации рынка при создании сильных внерыночных институтов. То есть там была такая свобода, при которой футболисты уже могли вволю бегать по полю со своим мячиком — но не было судьи, не было правил. Само по себе то, что они смогли бегать, это неплохо. Лучше, чем лежать. Бегали они беспорядочно, толкались, мешали друг другу. И от этого общий результат был нехорош. А теперь появилась возможность арбитру выйти со свистком, судить, обеспечивать выполнение контрактов. Мы исходим из того, что сейчас государство уже может выполнять свои базовые функции — обеспечивать равенство правил игры, защищать национальные интересы бизнеса. Этого раньше не было.
— А чем ваша программа будет отличаться от программ времен Черномырдина?
— Функциональным назначением. Во времена Черномырдина программы писались, чтобы предъявить их чиновникам МВФ. Такое вот экспортное исполнение. Никто особенно не собирался их реализовывать внутри страны.
— А вы учитываете отношения с МВФ?
— Да. Мы исходим из интересов нашего частного бизнеса. МВФ как источник бюджетозамещающих ресурсов сейчас нам не так интересен. Мы можем прожить без его денег. Фонд важен как супервайзер правильности устройства наших госфинансов, прозрачности отношений в бизнесе и т. д. Он выступает как инстанция, которая дает зеленый свет международным рынкам. Мы хотим, чтобы международные рынки хорошо относились к нашему бизнесу, чтобы наш бизнес мог заимствовать на международных рынках, прямые и портфельные инвестиции привлекать.
— На сколько лет рассчитана ваша программа?
— На десять лет. Но базовые преобразования должны быть осуществлены быстро, за три-четыре года. Во-первых, как мы говорили, бизнес должен получить очень сильный сигнал. Можно налоговые ставки снижать по копейке в течение длительного времени, но тогда никто не почувствует, что их снижают. Этот сигнал не будет достаточно сильным. И никто не изменит налогового поведения. А если сразу вам снизят налоговое бремя на 20%, вы это заметите. А во-вторых, нужно все делать быстро, потому что у бизнеса должны быть стабильные правила игры. Жить, когда постоянно меняется налоговая система, утомительно. Поэтому мы говорим: основные преобразования будут сделаны за три года. А потом у вас будут стабильные условия, вы можете нормально заниматься корпоративным планированием.
— Вы всерьез предлагаете снизить налоги сразу на 20 процентов?
— Да, снизить номинальное налоговое бремя на 20 процентов, но одновременно сделать его абсолютно равномерным и нейтральным относительно категорий налогоплательщиков. Сейчас беда не в том, что налоговое бремя велико, а в том, что неравномерно велико. Налоговое бремя сейчас составляет 41 процент ВВП. Но одни платят 10 процентов своих доходов, а другие — 80 процентов. И для налогоплательщика, жалующегося на то, что 41 процент для него много, гораздо хуже, что другой налогоплательщик рядом с ним получает конкурентные преимущества, потому что платит в два раза меньше. Налогоплательщик готов даже заплатить больше, если будет знать, что все другие заплатили столько же.