В программе московского фестиваля "Дизайн и реклама" была представлена книга Владимира Кричевского с вызывающе длинным названием "У меня есть кое-какие мысли относительно наборной обложки". Это книга о бывшем главном художнике советской книги, руководителе сталинского "Гослитиздата" Николае Ильине (1894-1954). Она издана дизайнерской студией "Самолет".
"У меня есть кое-какие мысли относительно наборной обложки" — именно эту фразу произнес Николай Ильин, устраиваясь на работу в "Нижполиграф". После этого в течение 20 лет нижегородская типография была образцом для столичных художников книги.
Когда Ильин работал в Нижнем Новгороде, к нему внимательно приглядывались столичные мастера. Качество, им достигнутое, казалось чем-то небывалым. Переехав в Москву в 1934-м, Ильин стал еще более известен. Сосед и соперник Родченко, он занял должность главного художника--руководителя типографии ОГПУ имени Воровского. Там он издал, в частности, знаменитую книгу "Беломоро-Балтийский канал им. Сталина: История строительства 1934", а попутно печатал паспорта капиталистических держав, визовые штампы и прочую мелочевку, необходимую для работы максимов максимовичей исаевых.
О себе Ильин говорил "художник-конструктор". Начинал с рисованных обложек в стиле Чехонина, прославился наборными обложками в стиле Лисицкого и Родченко, закончил карьеру барочными сталинскими томами, такими чудными, что их просто не с кем сравнивать. Во всех этапах его частной истории, по замечательному выражению Кричевского, "запечатлелся один и тот же несгибаемо-противоречивый характер Ильина-художника".
Но книга Кричевского — в основном про первый этап. Он слишком любит 20-е годы, чтобы не отдать девять десятых текста под историю работы Ильина в провинциальной типографии. Оно и справедливо, именно типографский дар Ильина сделал из "Нижполиграфа" не только (в духе эпохи) "кузницу кадров", а один из важнейших полиграфических центров страны. Для этого бывший архитектор, художник и командир царской и Красной армии Николай Ильин захватил типографию. Кричевский так и пишет — "захватил типографию", и понятно, что в этот момент он мучительно завидует Ильину. Стон "Мне бы типографию!" звучит с каждой книжной страницы. Вероятно, лишь недостаток линеек, шпаций, круглых и прочих элементов ручного набора помешал сделать эту книгу в настоящей, высокой печати. То есть Кричевский чудом не дошел до того, чтобы воспроизвести не только дух, но и свинцовую букву эпохи.
Потому что книга Кричевского и "Самолета" поражает своим качеством. Располагая избытком сведений, с которым никогда не может справиться ни один исследователь (все кажется важным, все жалко упустить), Кричевский ухитрился построить предельно ясный текст, не перегруженный фактами, но ничего не упускающий и замечающий смешные совпадения без единого выражения типа "по иронии судьбы" или что-нибудь в этом роде.
В книге три равноправных линии повествования: иллюстрации, воспроизводящие никогда не виданные обложки 20-х, биография Ильина и авторские отступления, исполненные забавной но искренней назидательностью. Самое интересное — иллюстрации. Мало того что этих обложек и страниц никто никогда не видел, Кричевский еще и использовал самый выгодный для читателя жанр длинных подписей, всегда необычайно эффектный, а главное, резко опускающий разговор от философского трепа на захватывающий анализ мелочей. Обычно авторы страшно ленятся это делать, но Кричевский обожает такую работу.
Благодаря этому книга дает удивительный образ художника, не привычный в русской искусствоведческой литературе. Книга Кричевского — повесть об ангажированном профессионале. О таких никогда не писали по собственному желанию, только по госзаказу. Ильин — достаточно характерный для эпохи образ, характеризующейся жесткостью, желанием командовать и чудовищной производительностью. "Ильин брался за все, что предлагали, и делал в общих чертах так, как просили",— пишет Кричевский, и становится понятно, почему художник так спокойно прошел все стилистические градации в эпоху, когда более тонкие и нервные мастера лишались работы, а иногда жизни и имени. На взгляд наблюдателя — чудовищная беспринципность, на взгляд художника — нерассуждающая любовь к своему делу.
АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ
Владимир Кричевский. У меня есть кое-какие мысли относительно наборной обложки. М.: Самолет, 2000.