В Большом зале консерватории через неделю после "Страстей по Матфею" прозвучали "Страсти по Иоанну". Супераншлагом и диким успехом этот второй концерт пролонгированного фестиваля "БАХХХI" был обязан не столько редкому в Москве произведению, сколько участию в нем знаменитого немецкого певца и дирижера Петера Шрайера.
Никакими специальными усилиями, чтобы завоевать Москву, Шрайер не пользовался. Да это и было бы излишне. Его своеобразной теории исполнения Баха вот уже лет десять симпатизируют те, кто давно объелся безупречно-глянцевым аутентизмом Арнонкура или Гардинера, а заодно и противоположной ей державно-филармонической дидактикой Карла Рихтера. Особая, слегка диссидентского порядка позиция Шрайера хороша хотя бы как попытка извлечь полезное из двух традиционно разделяемых моделей исполнения, а следовательно, и способов восприятия Баха.
Как ему это удается — загадка, оставшаяся без ответа. Например, говорят, Шрайер не любит старинных инструментов. Но в Москве ему аккомпанировали именно они — Ансамбль старинной музыки Московской консерватории под руководством Назара Кожухаря. Нечаянной радостью стал выписанный из Лейпцига хор Favorit-und-Kapell, четырнадцать человек которого шикарно перевели массив баховской полифонии в непривычный камерный формат. Канонизированные фигуры Баха облеклись тут в изящный импрессионизм, весьма созвучный тонким линиям вокальных соло. Увы, сопрано Ульрике Штауде была всего лишь осторожна, альт (Элизабет Вильке) и баритон (Йорк Хампель, партия Иисуса) — декоративно точны. Зато Евангелист (он же дирижер) Петер Шрайер — невероятно роскошен. Молодой, ясный тенор 65-летнего Шрайера подарил обаяние сангвинического темперамента, а вместе с ним и сладкие перепады настроений. Роскошная для конца ХХ века убежденность Шрайера в том, что Бах — это в первую очередь художник, новатор, раскрепостила страстный тон. Интонация tet-a-tet (словно и впрямь читаешь Евангелие) упразднила обыденно-очевидную разницу между соло и хорами, речитативами и пением, инструментальностью и вокалом.
Ставку основного инициатора концерта (как и всего "баховского года") — Гете-института в Москве на Петера Шрайера кроме как удачей и не назовешь. Иметь перед собой огромный послужной список немецких исполнителей Баха и пригласить, допустим, не штутгартского ортодокса Хельмута Риллинга, а знаменитого моцартовского певца (со временем добавившего к вокальной еще и дирижерскую квалификацию) Петера Шрайера — значит хорошо понимать не только то, что нужно для самого Баха, но то, какой Бах наиболее подойдет сегодняшней Москве. Подошел именно такой, каким его сделал Шрайер — искренний и искусный, значительный и живой. Бах, обыгравший в самом раннем из двух своих знаменитых пассионов не протестантскую, а по сути оперную идею — идею красоты, конфликта и трепетного сценического союза голосов с инструментами.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ