"Страстями по Матфею" в Большом зале консерватории открылся фестиваль "БАХХХI". Совместный проект немецкого Гете-института в Москве и культурного отдела посольства Германии приурочен к 250-летию со дня смерти Баха и представляет собой самую обширную из программ актуализации главного немецкого композитора за пределами Германии.
На предварительной пресс-конференции основные кураторы "баховского года" — глава культурного отдела посольства Германии г-н Бретт и директор московского Гете-института Михаэль Кан-Аккерман — выступали вроде сообща, но по сути представляли два совершенно разных, характерных для немцев, отношения к Баху. Статусно-сувенирное и народно-игровое.
Понятно, что сама по себе круглая дата, как и объявленный лейпцигской штаб-квартирой Баха "юбилей года", обязывает посольских к будничным для них разговорам о дружбе и культурном сотрудничестве. Их роль очевидна: коктейли, стертого содержания буклеты, ввоз и вывоз исполнителей. Бах — рекламно-стерильное национальное достояние. Пролонгированный на год немецкий сувенир.
Другое дело Гете-институт, заложивший в фундаментальную годовую программу бомбу замедленного действия: радикальный проект "Страсти по Матфею-2000". В июньском перформанс-римейке четырехчасового баховского суперколосса современная русская музыка, поэзия, дизайн, видео вступят в альянс с народной моделью баховского протестантизма. Осмысленное под лозунгом "С нами Бах!" альтернативное пространство "Страстей-2000" способно качнуть публику вместе с участниками не только к Баху, но и к актуальности коллективного творческого инкогнито.
"Новая сакральность" — прямая дорога к будущему. Она же — дорога к Баху, чей популярный миф, увы, такое же заблуждение, как и утверждения, что это самый счастливый, исполняемый и удачливый в мире композитор. Его самоидентификация была иной: ремесленник. Как вол на пахоте, Бах ворочал грандиозные пласты музыки, по сути единолично обеспечивая протестантскую реформу полным музыкальным ритуалом. Он канторствовал в храмах, будучи одновременно органистом, хоровым наставником, профессиональным учителем молодой жены и своих многочисленных детей. Служил мессы, которые сам сочинял, на воле играл кантаты (их более ста) и концерты собственного написания. Бах снимался с места только для того, чтобы в новом городе начать все с начала.
Открытого лишь через 150 лет после смерти, композитора Баха быстренько приватизировали романтики, в чьих салонных обработках его мелодии обрели совершенно несвойственный им аристократический статус. Продержавшись так вплоть до 50-х годов ХХ века, Бах пал жертвой на сей раз уже "подлинности". Аутентичное доктринерство превратило Баха в ортодоксальный музей. Вот уже лет 20 немцы слушают баховские мессы и "Страсти" либо во время службы, либо в церковных концертах. Тем более приятно было оценить неординарное светское качество первого фестивального Баха.
"Страсти по Матфею" отыграл сводный коллектив. Студенческий оркестр, разбавленный парой профессоров и тройкой немецких музыкантов, под руководством специалиста по церковной музыке — кельнского профессора Фолькера Хемпфлинга элегантно сопроводил повествование пяти привозных солистов. На беду именитый Ханс Петер Блохвитц (Евангелист) простудился, поэтому, удачно отрыдав за раскаявшегося Петра самое сложное место в своей партии (середина "Страстей"), дальнейшее он пропел на автопилоте. Довольно бледным фоном звучали и Петер Брехбюллер (Иисус), и слабые сопрано (Хайке Халлашка) и альт (Элизабет Граф). В сложностях аутентичных темпов и в акустической многофигурности лучше всех сориентировался хор Московской консерватории. Студенческой выдержки хватило на четыре с половиной часа звучания, а профессионализма — на то, чтобы доказать состоятельность исторического прецедента: в новейшей истории это первое исполнение "Страстей по Матфею" русскими. Свидетелей предыдущей версии, звучавшей в 1915-м под руководством легендарного Ипполитова-Иванова, уже не найти.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ