Театр "Школа драматического искусства" показывает новый спектакль Анатолия Васильева "Моцарт и Сальери". Наше обычное газетное клише "состоялась премьера" в данном случае не подходит: нет ни рекламы, ни афиш, когда состоялось первое публичное представление — неизвестно, когда будет следующее — можно узнать только по телефону. Тем же способом вас когда-нибудь известят, что уже можно приходить. На спектакле становится понятно: зрителя действительно надо "выдержать" и проверить, такое великолепие нельзя тратить на абы кого.
Анатолий Васильев поставил, безусловно, самый красивый и самый эстетский спектакль из всех, что сегодня можно увидеть в Москве. Новые постановки в "Школе драматического искусства" случаются чрезвычайно редко, поэтому к ослепительной белизне и торжественно-совершенным пропорциям васильевского театрального пространства не успеваешь привыкнуть. Так что даже сам зал с резным деревянным потолком каждый раз переживаешь по-новому. Но в "Моцарте и Сальери" он к тому же заполнен множеством выразительных деталей, каждой из которых следует любоваться отдельно и сосредоточенно.
Например, костюмами. Белым одеянием Сальери и черным — Моцарта. Зеленовато-золотистыми балахонами толпы хоревтов, исполняющих во второй части представления "Реквием" Владимира Мартынова. Хромированными доспехами безымянного и безмолвного рыцаря, похожими на какой-то супердорогой кухонный прибамбас. И даже пестрыми обносками, в которые наряжен оркестр уличных музыкантов, сопровождающий приведенного Моцартом к Сальери незрячего скрипача. Их пюпитры, футляры и прочая ручная кладь почти весь спектакль остаются в игровом пространстве. Взгляду очень приятно скользить по этому живописному реквизиту.
Еще больше удовольствия получаешь от лицезрения посуды на столике Сальери. Отравитель дважды повторяет один и тот же ритуал: опускает металлическую пластинку в спирт, затем поджигает ее, ударяет по ней молоточком, как в гонг, и замирает. Что бы это могло значить? Должно быть, что завистник поверил гармонию не столько алгеброй, сколько алхимией. Предназначенный Моцарту яд добыт им самим путем какой-то сложной химической хитрости. А само отравление как событие выглядит, несомненно, менее значительно, чем красота бокала, из которого выпит смертоносный напиток.
Анатолий Васильев сознательно выстраивает эти роскошные визуальные композиции. Мастер по-царски щедр и дает возможность зрителю сполна насладиться своим режиссерским вкусом. Поэтому каждая мизансцена фиксируется надолго, так, чтобы публика успела распробовать дорогой букет и даже слегка пресытиться им. Знаменитый режиссер давно поставил крест на всяком театральном психологизме и на постылых концепциях. Он изучает лишь соотношения театральных ингредиентов, сочетания движений и деталей, перетекания звуков. Вот, скажем, появляется тройка музыкантов и напевает: "Моцарт на старенькой скрипке играет..." Окуджава тут, конечно, ни к селу ни к городу, но контраст интонаций в звуковой партитуре самоценен.
Или упомянутый рыцарь. Любые рациональные объяснения его появления — от лукавого. Но отнять его от спектакля, все равно что замазать на образцовом голландском натюрморте роскошную спираль лимонной шкурки. Новым спектаклем Васильев расписывается в полном презрении к жизни и абсолютном увлечении рафинированными, надменными театральными ритуалами, без тени юмора и с полным погружением в слепящее совершенство ремесла. Не надо обманываться: никакой религиозности, о которой любят рассуждать в связи с работами великого режиссера, в "Моцарте и Сальери" нет и в помине. Так, появление процессии служителей культа со свечами и кадилами объясняется просто — это тоже очень красиво.
Единственное, что в спектакле очень некрасиво, это манера произнесения пушкинского текста. Актеры Игорь Яцко и Владимир Лавров между собой почти не общаются и бросают реплики в зал, причем так, как если бы после каждого слова стояла точка, причем финальная. Понятно, что Васильев не любит заливистые лирические окрасы, с которыми актеры у нас читают с эстрады тексты солнца поэзии. Но здесь иная крайность: поэзия убивается наповал в первой же строчке, и все остальное время, в которое, помимо собственно маленькой трагедии и исполнения Реквиема, вписаны еще несколько стихотворений, актеры "Школы драматического искусства" производят серию контрольных выстрелов в покойную. Что звучит очень неприятно. Ловить в поэзии просто наборы звуковых сочетаний весьма почтенное занятие, но все-таки между Пушкиным и Хлебниковым есть разница.
Сами Моцарт и Сальери превращаются в частные детали этого великолепного васильевского nature morte. Заодно делаются неслышимими и слова Сальери: "Звуки умертвив, музыку я разъял, как труп". Хотя именно они могли бы пролить свет на загадку васильевского лирического героя в этом спектакле, смотреть который почти невыносимо, но вспоминать — сплошное наслаждение.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ
Следующий спектакль, поговаривают, будет 3 марта.