Премьера балет
В Большом театре состоялась премьера "Петрушки" в редакции Сергея Вихарева — "потешных балетных сцен в четырех картинах", поставленных Михаилом Фокиным для дягилевской труппы "Русские балеты" 99 лет назад. ТАТЬЯНУ КУЗНЕЦОВУ шедевр не очаровал.
"Потешный" балет, с 1964 года трижды ставившийся в Большом по случаю различных юбилеев, был рожден и прославился за границей. Созданный в 1911 году совместными усилиями художника Александра Бенуа, композитора Игоря Стравинского и балетмейстера Михаила Фокина, он оказался чуть ли не самым популярным в репертуаре дягилевских "Русских балетов", пережил смерть Дягилева, распространился по континентам и на протяжении всего ХХ века регулярно восстанавливался в различных мировых театрах и труппах. Именно западной версией "Петрушки" обзавелась в этом году Мариинка, убрав из репертуара спектакль Сергея Вихарева, базирующийся на так называемой русской редакции начала 1960-х годов. Его-то и подхватил Большой театр, доверившись вихаревскому опыту и знаниям.
В сущности, разночтения видны лишь вооруженным глазом. Профессионалов явно смутит новый монолог Петрушки — с очень невнятной пантомимой, зато с большим пируэтом, с жете ан турнан, утяжеленным двойными содбасками, с раскинутыми в шпагат разножками. То есть как раз с теми крупными "выворотными" движениями, против которых категорически возражал балетмейстер Фокин, горько упрекая современных ему Петрушек, без авторского дозволения дополнявших пантомимную партию балетной техникой и "по своей энергии приближающихся к Арапу". Странно вела себя и кукла-Балерина — причем обе исполнительницы партии, Нина Капцова и Анастасия Сташкевич, что говорит о режиссерском задании, а не о волюнтаризме артисток. Скрупулезно механистичные в танце, в пантомиме они были развязны почти как обитательницы борделя — вопреки воле Фокина, строго предостерегавшего артисток в этой роли от всякого "проявления индивидуальности" и "чрезмерного кокетства".
Невооруженный же глаз "простого зрителя" увидит в массовых сценах нового "Петрушки" больше хаоса, чем мизансценической полифонии, и больше клюквы, чем чаемого Фокиным "реализма". На сцене Большого многоликая толпа была неоднородна не от обилия типажей и персонажей, а от профессиональной неравноценности участников представления. Так, например, весьма колоритные по облику "кормилицы" и "кучера", которым дарована чуть ли не единственная полноценная пляска, танцевали "русскую" как типичные иностранцы — неумеренно колотя воздух присогнутыми "коромыслом" напряженными руками и проседая в "припаданиях" так резко, будто им подрубили ахиллесовы сухожилия. "Цыганки" первого состава выглядели как топ-модели, по случаю оказавшиеся на сцене и в ошеломлении не понимавшие, что делать со своими долговязыми нескоординированными телами. Положение спасали яркие типажи, переключавшие внимание с мазни массовки на четкие крупные планы: колоритный Александр Петухов в крошечной роли "балаганного деда", один из "конюхов" — Егор Евланов со своей залихватской присядкой и истинно русской бесшабашностью, долговязый Алексей Лопаревич в рольке взяточника-Полицмейстера и, конечно, Геннадий Янин, сделавший своего Фокусника похожим на коварного Звездочета из "Золотого петушка". Но успех "Петрушки" зависит все-таки от Петрушки.
Их в Большом театре чуть ли не пять, первый спектакль отдали Ивану Васильеву — главному ньюсмейкеру Большого, слава о могучих прыжках, невероятных трюках и неистовом темпераменте которого вылетела далеко за пределы Москвы. В "Петрушке" артист Васильев как мог укрощал свою природу: сутулил мускулистые плечи, скрещивал ножки и под маской экспрессивного грима делал жалостные глазки. Но едва в пантомимной партии прорезывался хоть какой-то шанс включить на полную мощь танцевальные возможности, его Петрушка превращался в былинного богатыря. Абсолютным рекордом стали четыре высоченных прыжка-субресо: танцовщик зависал в воздухе в "кольце", запросто доставая ногами до головы. Разумеется, такая неистовая марионетка могла бы разнести весь балаган одним ударом кулака. Гораздо больше соответствовал образу маленького страдальца Вячеслав Лопатин. Все появившиеся в партии технические виртуозности он проделал безукоризненно и как бы невзначай, оставив на первом плане пластическое содержание роли: тряпичное бессильное тельце, жалкие дерганые движения кукольных ручек и полупантомимный танец, полный отчаяния и невыразимой муки.
Премьерная публика была слегка ошарашена музейной реликвией, но приняла ее с удовольствием — как экзотическую, но дорогую игрушку. И даже если сезона через три эта игрушка надоест театру и его зрителям, свою миссию она выполнит: докажет, что русские пекутся о своем наследии. В нынешнем приобретении Большим театром легендарного "Петрушки" — необходимость не столько художественная, сколько мемориальная. Весь мир с 2009 года пышно празднует 100-летие дягилевских "Русских сезонов", а главный театр России до сих пор оставался в стороне. "Петрушка" оказался удобным выходом из щекотливого положения. Во-первых, потому что не требует специальных пластических навыков, а во-вторых, годится для вывозов за рубеж — как типично русский сувенир, причем с репутацией музейного шедевра.