В Рахманиновском зале консерватории состоялся вечер романсов Чайковского, Аренского и Десятникова. Исполнители — лауреат XI конкурса им. Чайковского Виктория Евтодьева (сопрано, Санкт-Петербург) и лауреат международных конкурсов Алексей Гориболь (фортепиано) познакомили публику, вероятно, с самой эстетской концепцией популярного жанра.
Согласимся, что традиционная репутация у романса не ахти какая. Искренний, но сугубо русский (значит, очень душевный) этот жанр апеллирует к обязательной чувствительности в тех дозах, которые нередко граничат с пошлостью. Музыканты, не увлекающиеся ни искренностью, ни чувствительностью, сильно рискуют обезличить романс до никому ни о чем не говорящего "камерного вокала". Музыканты, напротив, культивирующие то и другое, девальвируют до сходства с рестораном. Держать романсовую середину невероятно трудно, а уж быть радикалом, кажется, просто невозможно.
Программа Евтодьевой--Гориболя соединила романсы малоизвестного Аренского, популярнейшего Чайковского и, казалось, совсем неуместного в этом ряду Десятникова далеко не случайно. Любопытная галерея авторов конца XIХ — начала ХХ — и конца ХХ века обеспечила исполнителям превосходное алиби от упреков в архаической любительщине и позволила дистанцироваться от исполнительских догм.
Образцовый порядок в среде романсовых раритетов (Аренский) и шлягеров (Чайковский) был наведен современным средством — Десятниковым. Его цикл на стихи Тютчева (1975), поставленный в центр программы, дал идеальную методику ретроспективно-аналитического взгляда, рассматривающего сентиментальность в романсе (а значит, и все эти карамельные сюжеты про розы-мимозы) всего лишь как малозначительную деталь. Зато музыкально-интонационная линия высветилась в новой для нее роли историко-художественного абсолюта. На сцене этот абсолют воплощала недоступная, как "Портрет Ермоловой", петербурженка Виктория Евтодьева, певшая в своем неизменном старорежимном амплуа. А главным "вспарывающим" этого амплуа был умный и провокативный пианист (не путать с аккомпаниатором) Алексей Гориболь.
Неуловимо меняющаяся дистанция между музыкантами сообщала новое об известном и конкретное о звучавшем впервые. Романсы Аренского — это переход от интеллигентного салона Римского-Корсакова к эстрадизированно фактурному Рахманинову. Романсы Чайковского — это мнительное восхождение к главной высокой ноте, то есть минималистская графика. Романсы Десятникова — это уже не графика, а микрохирургический перформанс.
Самый дивный из его тютчевского опуса романс "Mal`aria" (по-русски это читается просто как "малярия") доказал, что музыка лишь метафизически зависит от текста (значит, Тютчев, да и любой другой на его месте — чистая случайность?). А практически — от арии оперной и арии концертной, от барокко, показанного в изломанном зеркале "нео-", от Баха и Генделя. Хотя, конечно, до Ляли Черной и Баху, и Генделю далеко.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ