Ровно год прошел. На том самом месте в Самаре, где сгорело здание УВД, вчера опять зажигали огонь. Год назад здесь погибло 57 милиционеров. Еще 291 числятся пострадавшими. И вот опять огонь. Опять десятого февраля и опять в 17.30. Только на этот раз — 57 свечей в память о погибших. 57 колонн с мигалками везут родственников оплакивать годовщину на кладбище. Уже отстроено новое здание УВД, розданы компенсации семьям, и выпущен памятный буклет со стихами милиционеров о бессилии перед лицом огня. И буклет этот дарят на память вдовам, начальству и специальному корреспонденту Ъ ВАЛЕРИЮ Ъ-ПАНЮШКИНУ.
День рождения Клепикова
В канун годовщины в кабинете начальника пресс-службы самарского УВД Игоря Клепикова царило странное веселье. Каждую секунду звонил телефон, и в трубке поздравляли с днем рождения. У Клепикова как раз день рождения в день траура. Он, может, и живым-то остался благодаря дню рождения. В тот памятный вечер год назад сотрудники отпустили Клепикова домой пораньше — закупаться напитками, накрывать на стол и ждать гостей. Клепиков не дождался. Почитай все его гости кто погиб, кто обгорел, кто только о том и думал, чтобы переносить имена сотрудников своего отдела из списка пропавших без вести в список погибших.
У самого Клепикова в пресс-службе погибла только одна Валентина Неверова, редактор газеты "Право". Журналисты в шутку звали ее между собой "красная Валя" за приверженность коммунистическим взглядам. А когда она погибла, оплакивали от чистого сердца, потому что любили как-то.
Неверова вывела из горящего здания упиравшуюся с перепугу девочку-секретаршу, потом опять вернулась в кабинет забрать песцовую шубу. Уж больно хороша была шуба. И сгорела.
А телефон все звонил. Клепиковский сотрудник рассказывал начальнику, что отца Неверовой встретил, автобус заказал, книжку напечатали. Неверова была еще и писательницей. После ее смерти издали двухтомник. УВД помогало.
Тут сержантик принес веревку и наклейку на телефон.
— Зачем веревка? Вешаться? Нет уж, брат ты мой, я офицер. Вешать меня ни по каким законам нельзя, можно только расстреливать.
— Да нет,— улыбался сержант,— не вешаться, а из окна прыгать.
Если бы такие веревки, то бишь спасательные канаты, были в каждом кабинете Самарского УВД год назад, 57 человек, возможно, остались бы живы. Сержант отдал две бухты спасательных канатов, наклеил на телефон бумажку "при пожаре звонить 9-01" и довольный покинул помещение.
Теперь Клепиков говорит в телефон, что перенес день рождения с четверга на воскресенье, радуется тому, что память человеческая тем и хороша, что стирается. И вспоминает.
Вспоминает, как год назад девятнадцатилетняя девочка-кассирша звонила домой. Это был второй день ее работы на новом месте. Когда начался пожар, включилась сигнализация, и дверь в комнате автоматически заблокировалась, заперев девочку. А на окнах были решетки. Девочка позвонила домой, попрощалась со всеми родными по очереди, а потом до нее добрался огонь, и она умерла.
Еще Клепиков вспоминает про офицера Агабицкого, который единственный догадался не связывать шторы целиком, а сначала рвать на продольные лоскуты и потом уже связывать. Агабицкий сделал из штор веревку, спустил с пятого этажа двух своих сотрудниц, потом привязал веревку к батарее и спасся сам.
А вот подполковник Медведев не спасся. Девчонок своих вытащил, да сам сгорел.
Клепиков рассказывает, как выводили с первого этажа заключенных и под конвоем вели за угол на мясокомбинат.
— Куда!?
— Ну на мясокомбинат, там отделение милиции и КПЗ.
Вспоминает, как спасали знамя и оружейку, как сложенный в подвале тол не взорвался, слава Богу, а только расплавился, потому что тол взрывается от удара, а не от огня.
— Я раньше,— говорит Клепиков,— как наяву все помнил, каждую минуту пожара этого. А потом война заслонила. Я ведь с тех пор еще повоевать успел.
— В Чечне?
Только про "Общество 10 февраля" Клепиков вспоминать не любит.
— Почему не любите?
Клепиков машет рукой:
— Ничего не буду рассказывать. Они хотели на добровольных началах поработать у нас в бухгалтерии.
О чем молчит Клепиков
"Общество 10 февраля" действительно существует и официально зарегистрировано в Самарской мэрии. Сразу после пожара, когда со всей страны пошли погорельцам пожертвования, когда Мстислав Ростропович лично ездил в каждую пострадавшую семью и раздавал по 5 тысяч рублей, когда к каждой семье погибшего УВД приставило персонального опекуна, когда похороны организовали так, что родственникам не надо было ничего делать, кроме как оплакивать, когда всем выделили квартиры, когда нашли и стали ремонтировать для УВД новое здание, когда решили раздать по 15 тысяч рублей на поминки, оно все же образовалось, это "Общество", и стало считать.
В УВД "Общество 10 февраля" недолюбливают. Считается, что от них все слухи, все легенды, весь поклеп.
От них или не от них, однако же слухов действительно много. Говорят, например, что в здании УВД сгорели дети, и это от всех скрыли. В то время в Самаре проходила специальная какая-то операция "Февраль-99". Сотрудники УВД обязаны были оставаться на рабочих местах до 21.00. Многие мамы поэтому забирали своих детей из яслей и садиков и шли с ними опять на работу. Куда ж они, спрашивается, делись в тот день, дети эти, которые, все же помнят, путались под ногами каждый вечер?
Еще говорят, что начальник Самарского УВД Глухов в вечер пожара ходил на концерт Ларисы Долиной, а должен был до 21.00 сидеть на работе и гореть вместе со всеми.
Еще говорят, что пожарники работали плохо и приехали через 40 минут без брезента и лестниц. Да только лестниц в Самарской области всего две — одна на ВАЗе, другая — на нефтеперерабатывающем заводе. А по поводу брезента пожарники говорят, что не существует в природе такого спасательного средства. Вот пакеты живучести в природе существуют, но их на вооружении пожарных частей нету даже в Москве, не то что в Самаре.
Еще говорят, что на деньги, выделенные пострадавшим семьям, в новом здании УВД делают евроремонт. Ремонт, конечно, делают, но не такой уж евро, и совершенно нет никаких доказательств, что на народные деньги. Газеты и коммерческие фирмы, арендовавшие раньше теперешнее здание УВД, выгнали на улицу, это действительно правда. И телефоны в окрестных домах отрубили, чтобы телефонизировать УВД — это тоже правда. А денег никто не воровал. Не звери же. Двери из кабинетов на дачу увозили, было. А деньги — нет.
Несгораемый окурок
Официальной версии, объясняющей случившуюся год назад в Самаре трагедию, пока не существует.
— Мы тут,— Клепиков улыбается,— как говорил Глеб Егорыч Жеглов, мелочевкой занимаемся, а подрасстрельные дела все в прокуратуре.
Генеральная прокуратура ведет следствие. Результатов следствия пока нет. Со всех сотрудников самарского УВД время от времени снимают показания. Результатов экспертизы тоже пока нет, хотя экспертиза проведена.
Пока считается, что самарский пожар — результат несчастного случая. Какая-то женщина, говорят, курила и не затушила окурок. От него здание загорелось сразу в трех местах. После пожара эксперты вроде бы даже этот самый несгораемый окурок на пепелище нашли и приобщили к делу. Впрочем, это тоже из области слухов.
Кроме официальной версии о несгораемом окурке существует еще четыре версии неофициальные. Многие, включая начальника Управления по борьбе с экономическими преступлениями Алексея Левкова, в частных беседах говорят, что это поджог. Что здание в день пожара кто-то из своих же обработал каким-то горючим составом. Условно говоря, чем-то горючим вымыли пол. Есть свидетели, утверждающие, будто видели каких-то подозрительных людей, входивших в здание непосредственно перед возгоранием. Есть другие свидетели — они слышали взрывы. Клепиков, правда, говорит, что в УВД кроме сотрудников и подозрительных людей никто не ходит, на то оно и УВД, а взрывы действительно были, только не перед пожаром, а во время — взрывались компьютеры и патроны. Так или иначе, но версия о поджоге существует.
В пожаре сгорело, разумеется, несколько пачек уголовных дел. Каждая пачка могла, разумеется, послужить достаточным поводом для поджога.
Говорят, например, что сгорели дела, открытые во время спецоперации "Циклон", когда самарские следователи выгоняли бандитов с Волжского автомобильного завода.
Еще сгорела пачка дел, заведенных на торговцев автомобилями, которые покупали на ВАЗе машины, расплачиваясь вместо денег гарантиями разорившихся банков.
Еще — за некоторое время до пожара ушел со скандалом бывший начальник областного УВД Андрейкин, и уходя, пригрозил в том смысле, что есть у него горы компромата на городскую власть. Самарцы поняли так, что речь идет о мэре города Георгии Лиманском, который вроде бы имеет некоторое отношение к переделу городских оптовых рынков.
Сами работники УВД, правда, говорят, что ради уничтожения накопленного Андрейкиным компромата не надо было поджигать целое здание. Легче было этот компромат просто потерять, раз уж он так мешает.
Игорь Клепиков только мотает головой, когда я ему рассказываю все собранные по городу слухи. И вздыхает, сочувствуя моей склонности к профессии частного детектива.
— Здание было старое, перекрытия деревянные. В перекрытиях гулял ветер. По глупости все и случилось. По глупости и неосторожности.
10 февраля
Сгоревший дом снесли. На месте дома теперь забор. На углу забор изгибается и образует своего рода мемориальный закуток. Там памятный камень. Фотографии погибших. А утром 10 февраля еще и почетный караул. Движение не перекрывают, и поэтому троллейбусы подолгу стоят на углу и заворачивают очень медленно, пропуская плачущих женщин с цветами в руках. А милицейский полковник говорит:
— Ребята, девять корзин будет. Вы освободите тут, чтобы поместилось. Сейчас руководство приедет, и начнем.
Приезжают губернатор Титов, мэр Лиманский, заместитель министра внутренних дел Зубов. Они подходят по очереди, ставят к памятной доске корзины с цветами, обязательно поправляют ленточку и молча отходят. Странная церемония. Кажется, надо что-то сказать, и губернатор Титов, подойдя к какой-то плачущей женщине, говорит:
— Если будет очень тяжело, приходите ко мне на прием.
Как будто он доктор.
Потом все едут на кладбище. 57 автобусов с родственниками и друзьями погибших, и к каждому автобусу приставлена собственная машина сопровождения с мигалкой.
На кладбище родственники подходят к могилам. Начальство говорит речи про вечную память. Батюшка "Вечную память" поет. Могилы обнесены общей оградой. Получается так, что внутри ограды все плачут, а вне — просто потихоньку говорят с серьезными лицами. Все-таки год прошел. Человеческая память, как говорит Клепиков, тем и хороша, что постепенно стирается.