Премьера монументальное искусство
Станция "Достоевская" Московского метрополитена еще до своего открытия вызывала просто панические слухи. Говорили, что для украшения станции оформители выбрали из произведений писателя несколько особенно мрачных эпизодов. Степень депрессивности испробовал на себе СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Это довольно богатая по виду станция — наземного вестибюля у нее нет, но есть подземный, сплошь облицованный гранитом, у самой станции пол тоже гранитный, а стены и пилоны отделаны мрамором разных пород. Потолок, правда, из стеклопластика, потому что это высокотехнологично, и в нем прорезаны овальные отверстия, через которые льется свет спрятанных светильников; стальные светильники на эскалаторе, точь-в-точь из итальянского журнала по дизайну, и никелированный блеск турникетов тоже намекают на какой-то технократический шик, но все-таки главное — это добротный блеск полированного камня. На камень, собственно, и ложится главная художественная нагрузка — это из него в технике флорентийской мозаики выложены по эскизам художника Ивана Николаева те самые изображения, которые так напугали общественность.
На самом деле их не так много. В торце, над лестницей,— огромный портрет Достоевского, плюс два пилона в противоположном конце, которые украшены сценами из "Идиота", "Братьев Карамазовых", "Бесов" и "Преступления и наказания". Да еще на лестнице по стенам с двух сторон сбегают два силуэта — черный мужской в крылатке и белый женский в чем-то неопределенно-ангелическом. На остальных пилонах просто выложены рамки траурного вида, ритм которых, надо полагать, должен настраивать тех, кто идет по станции: в спину тебе сурово смотрит Достоевский, и ты идешь себе в ожидании не столько поезда, сколько какого-то невеселого катарсиса.
Катарсис получается вот какой: по пятнам черного, серого или темно-лилового фона несколько хаотично разбросаны фигурки разного размера, иногда перемежающиеся, скажем, пожаром из "Бесов" или обобщенными видами Петербурга. С насилием, правда, все в порядке, особенно повезло пилону с "Преступлением и наказанием" — с одного края Раскольников, прикончив валяющуюся тут же процентщицу, замахивается топором на ее сестру, а сразу за углом как-то торжественно стреляется Свидригайлов.
Приглядевшись к этим сомнамбулическим композициям, отмечаешь самое странное. "Нарисованные" в камне фигуры выглядят стилизованными под иконопись — по некоторой обобщенности, удлиненным пропорциям, иератичным позам, обратной перспективе. Где-то больше, где-то меньше; у портрета Достоевского так вылеплено лицо и так посажены глаза, что стилизация под иконописного Спаса особенно заметна. Но, с другой стороны, иконописной строгости композиции в этих панно нет, и выглядят они в силу этой композиционной вольности как-то по-шагаловски. Панно про "Преступление и наказание" в этом смысле четче — за счет того, что в центре изображен Христос, воскрешающий Лазаря, однако сюжет читается с известным трудом, поскольку Лазарь, завернутый в пелены, изображен совсем схематично, этаким столбиком без лица и уж тем более без всяких признаков жизни, что придает рассказываемой истории звучание довольно беспросветное.
Что можно поставить в заслугу этой станции, возражая клеветникам? То, что она, вопреки ожиданиям, вовсе никакая не темная, а хорошо освещена — помилуйте, велика невидаль для станции метро. То, что самые невеселые страницы русской классической литературы проиллюстрированы не наглядно, с кровищей, а эдак обобщенно и с претензией на одухотворенность? Но беда в том, что вместо одухотворенности получилась какая-то нервозность и наивность, а всякий намек на идею скрывается из этих композиций так же стремительно, как и бегущие по лестнице "силуэты".