Фестиваль танец
На Чеховском фестивале в Театре имени Моссовета труппа из Тайваня "Небесные врата" показала спектакль "Шепот цветов" в постановке основателя компании Лин Хвай-мина, представившего свою интерпретацию чеховского "Вишневого сада". Живописное увядание по-китайски не соблазнило ТАТЬЯНУ КУЗНЕЦОВУ.
Театр танца Cloud Gate ("Небесные врата"), позаимствовавший свое название у древнейшего китайского танца, завсегдатай Чеховского фестиваля — это его четвертый визит в Москву. "Шепот цветов", сделанный по заказу фестиваля по мотивам "Вишневого сада", основатель и постоянный хореограф труппы Лин Хвай-мин изготовил по своему излюбленному рецепту, привив западному современному танцу элементы традиционных пластических культур.
Однако, вероятно в честь Чехова, он европеизировал спектакль сильнее обычного. Лексика доведена здесь почти до балетности, что не послужило ей на пользу: лишившись дозы экзотичной самобытности, она влилась в поток среднестатистического, слегка устаревшего американского модернизма. Да и в оформлении спектакля доминирует такой типично западный аксессуар, как огромное кривое зеркало, по диагонали пересекающее сцену (сценограф — Лин Ке-хуа). За восточную сладость неземной красоты ответственны облака лепестков, обозначающие облетающие по весне цветы вишневого сада: весь первый акт ветродуй гонит из-за кулис вихри цветочных останков. А на трагизм намекают человеческие волосы — тот же ветродуй бесперебойно доставляет их на сцену во втором акте, посвященном теме умирания.
Именно так — цветение жизни и ее увядание — прочитал Лин Хвай-мин "Вишневый сад", подкрепив свой глобально-философский подход к теме музыкой Иоганна Себастьяна Баха. Напрасно наивные любители Чехова выискивали конкретных персонажей в череде мелькающих на сцене солисток и пар. То, что томная девушка в красном платье окажется Смертью, а резвая девушка в зеленом — ее главной жертвой, выяснится только в самом финале, когда первая, в красном, будет ласкающими пассами манить к себе вторую, лежащую на полу хладным трупом уже без всякого платья. Но до развязки придется высидеть попрыгучий дивертисмент первого акта (к счастью, короткий — на полчаса), столь радужный в своем прославлении счастливой и бездумной молодости, что он вполне годился бы и для официальных китайских торжеств, и столь однотипный в сочетании и компоновке па, что мог бы сойти за экзамен по технике танца.
Второй акт оказался разнообразнее. В конце первого же массового танца артисты принялись стягивать с себя штаны, чтобы в начале следующего предстать преображенными: во всеоружии техники танца буто и в рваном до дыр исподнем (художник по костюмам — Лин Бинг-хао). Правда, буто — заторможенный и страшный "танец мертвых", родившийся в Японии после Второй мировой — Лин Хвай-мин эстетизировал до неузнаваемости: асимметричные группы застывших на месте танцовщиков извивались в плавных движениях, завораживая глаз, как водоросли в морских глубинах.
На следующем этапе танцовщики избавились от остатков одежды и стали гораздо выразительнее благодаря обнаженным телам (впрочем, целомудренно прикрытым бандажами и купальниками телесного цвета в надлежащих местах). Разбившись на пары и тройки, артисты агонизировали в партерном танце не просто аффектированно, но с явным оттенком чувственной муки — так, что скульптурные группы, составленные из переплетенных тел, умноженных зеркалом, напоминали уже не водоросли, а прямо-таки микеланджеловский "Страшный суд". Эмоциональной кульминацией умирания оказался дуэт, в котором в разных концах сцены юноша и девушка, горестно изгибаясь, простирали друг к другу руки, медленно и постепенно оседая на пол — прямо в кучки волос, нанесенных из-за кулис.
Из-за пафосной многозначительности сценических красот практический смысл "Шепота цветов" доходит не сразу. Публика уходит в некотором недоумении, но, наверное, дома спохватывается: скидывать одежду и любить друг друга надо вовремя. Пока волосы не выпали.