Фестиваль танец
На сцене "Мастерской Петра Фоменко" в рамках Чеховского фестиваля прошли трехдневные гастроли японской труппы Noizm-1 со спектаклем "Безымянный яд — Черный монах" в постановке хореографа Дзе Канамори. Загадки японского Чехова мучительно разгадывала ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
В полуторачасовом "Безымянном яде — Черном монахе" скрывается еще и "Палата N 6". Получив от Чеховского фестиваля спецзаказ на постановку спектакля, хореограф Дзе Канамори, создатель и руководитель Noizm-1, выбрал именно эти чеховские вещи, потому что убежден в их актуальности: "Мы все живем в палате N 6, и у всех у нас внутри черный монах". При этом он вовсе не собирался воспроизводить сюжеты повестей, оговорив специально, что ставит не истории, а "чеховское страдание". Своего Чехова хореограф включил в уже начатую им серию "Мисэмоно-гоя", что означает "Балаган", и, знай мы предыдущие спектакли этого цикла, "Безымянный яд..." был бы проглочен с большим пониманием.
Оторванный же от контекста, он производит странное впечатление: будто хореограф-режиссер и художник ставили совершенно разные спектакли, так и не договорившись об общей задаче. Дзе Канамори свою трактовку обнародовал сразу, начав спектакль стихотворением Ганса Заля, спроецированным на белую движущуюся стену и начинающимся словами: "Я медленно из мира выхожу..." И далее, вплоть до завершающего спектакль стиха "Из времени я тихо выступаю, как будто бы и не было меня..." герой, в котором можно опознать доктора Рагина по совершенно чеховскому старинному саквояжу, разными способами (отнюдь не всегда "тихо" и "медленно") старается покинуть этот сумасшедший дом, именуемый жизнью, а некая влюбленная в него девушка пытается ему помешать.
Две мистические силы оказывают на Доктора определяющее влияние — ноутбук и Черный монах. Возможно, это две стороны одной медали: то есть безумие, олицетворяемое Черным монахом, накатывает на героя именно после общения с всемогущим компьютером. Во всяком случае, призрак является на сцену непосредственно после контакта Доктора с компьютером. А ужас, возникающий на лице героя при одном взгляде на монитор, сравним с тем оцепенением, в которое его ввергает черная фигура, разгуливающая по сцене инфернально-невесомой поступью дементора из фильмов о Гарри Поттере.
По степени воздействия на героя с этими двумя кошмарами не идут ни в какое сравнение остальные персонажи, на которых он реагирует довольно вяло, сидя у стены и почти не принимая участия в их шабаше. А ведь в спектакле именно второстепенные герои представляют главный интерес. Художник Юити Накасима одел их в фантастически изобретательные карнавальные костюмы, за каждым из которых явно скрывается богатая история. Например, некто неопределенного пола, опутанный с головой мягкой ячеистой сетью жемчужного цвета, весь спектакль передвигается на животе, причем не ползая, а качаясь этакой лодочкой — почему, зачем? У какой-то девчушки пестро размалеванный пышный наряд увенчан воротником из мягких игрушек, у другой на оранжевое платьице нашиты погремушки, звенящие в такт ее танцу — тоже загадка. Еще один персонаж выступает на 15-сантиметровых котурнах, а на голове носит тюрбан-корону из блестящей ткани — ну чем не алжирский дей из гоголевской повести?
Своим живописным фрикам хореограф так и не даст развернуться в сольном танце. Завороженный идеей показать разобщенность людей "в условиях развитого компьютерного общества" и "ослабление их телесных чувств", Дзе Канамори поставил общие для всех механистически слаженные, отчаянно-резкие движения, намеренно сбивая живописных персонажей в общую безликую массу. Массовый пляс, в котором техника японского танца с низкорасположенным центром тяжести, объединена с телесной подвижностью, характерной для европейского contemporary dance, артисты исполняют с захватывающим мастерством — без музыки, под стук собственных босых пяток, идеально синхронно, предельно четко и выразительно. Однако мастерство хореографа-Канамори не искупает просчетов Канамори-режиссера, слишком быстро превратившего потенциальных пациентов психушки в реальных. Спеленутые белыми халатами, они бросаются на стену и бьются на полу в судорогах (тут хореография шлет привет Матсу Эку и Алану Плателю) добрую половину спектакля, заставляя ожидать развязки как избавления, тем более что на нее намекает целая серия лжефиналов — чрезвычайно многозначительных и живописных. Подлинный же оказывается весьма загадочным: над телом ушедшего в мир иной Доктора Девушка и Черный монах затеют долгий диалог глухонемых, жестами объясняя друг другу что-то судьбоносное. А потом мирно разойдутся в разные стороны — наверное, в доказательство полного "ослабления телесных чувств". В отличие от всплеска чувств зрителей, стимулированных жесткой хореографией, отточенным мастерством артистов и визуальным рядом "Безымянного яда...", завораживающими настолько, что загадки спектакля как-то и не хочется разгадывать.