Все, что произошло за три последних месяца на Выборгском ЦБК, закончилось для рабочих завода кошмаром. Они теперь не смотрят в глаза друг другу и своим детям, они унижены. Закон восторжествовал. На этом торжестве побывал сециальный корреспондент ИД "Ъ" АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ.
Стреляли
Я помню этих людей в октябре прошлого года, когда бойцы подразделения "Тайфун" пытались выполнить решение суда и войти на их завод. Закон тогда, как и сейчас, был не на стороне рабочих, но им было плевать. Они готовы были драться за народного директора Ванторина и за свои рабочие места. Они были уверены, что английская фирма "Алцем", которая к тому времени купила ЦБК, уволит и надует их. Они сказали, что не пустят на завод никого из этой фирмы, — и не пустили.
Когда профсоюзный лидер Киряков сказал им, что они — сила, они поверили. По инициативе Кирякова тогда и появилось народное ЗАО "ВЦБК" во главе с директором Ванториным. Была стрельба, несколько человек ранили...
Прошло три месяца. В поселке Советский на входе в гостиницу "Чайка" висит объявление. "Каждый переводящийся в ОАО "Выборгская целлюлоза" должен: подписать решение о недоверии г-ну Ванторину (стол 1); написать заявление об увольнении с ЗАО "ВЦБК" и получить аванс 500 рублей (кто перевелся до 10.01 — столы 2-3); кто написал заявление 13.01, получает 1 000 рублей в помещении отдела кадров. Работники ОАО "Выборгская целлюлоза" получают аванс в отделе кадров по 500 рублей без подписи обращения".
В 15.00 у входа в гостинцу, где сейчас отдел кадров и бухгалтерия алцемовского ОАО "Выборгская целлюлоза", начинается давка: дают по 500 рублей в одни руки!
— Витя, Витя! — кричит женщина. — Никуда не отходи!
— Все, я пошел домой! — У Вити сразу сдают нервы.
— Стой, я сказала! А потом меня с этими денежками пристукнут в подъезде! Ты этого хочешь?
— Да что угодно! Не могу я все это видеть!
— Иди и жди меня во дворе. Сопляк.
Он торопливо, пока она не передумала, уходит.
— Ничего, мы вернем. Мы им все вернем, — говорят мне два мужика на улице. — Завтра, может, Ванторин приедет из Питера или из Москвы с деньгами, и мы им все вернем.
— А ваши заявления о недоверии Ванторину? — говорю.
— Да, суки... Заставляют подписывать. Без этого на работу не берут. Да нам, может, и этой тыщи не надо, мы работать хотим. Я пробовал устроиться к ним на работу, а от тыщи отказаться. Сказали — только через деньги. Должен взять. Хотят нас замазать, чтобы обратной дороги не было.
Что же случилось со всеми этими людьми в поселке Советский за три месяца? Почему они стесняются друг друга? Где те, кто вел их за собой все это время — народный директор Ванторин, блестящий профсоюзный лидер Киряков?
Под контролем Ашота
Виталий Киряков сейчас сидит в здании заводоуправления. В том самом здании, которое в октябре штурмовал "Тайфун" и забрасывали камнями рабочие, ведомые Киряковым. У него и комната здесь есть. В этой комнате, рядом с приемной, секретарша раньше варила кофе Ванторину. Тут и сейчас стоят стаканы, банка кофе, сахар. Иногда так же забегает секретарша, варит кофе другому начальнику, Алексею Шмаргуненко из "Алцема".
— Ванторин мне давно не понравился, — говорит Киряков. — Слишком уж подозрительна была его роль в тех октябрьских событиях.
И он с удовольствием, какого я совсем не ожидал, рассказывает историю их отношений после октябрьского штурма. Киряков, по его словам, насторожился еще месяца за два до них, когда возле Ванторина появились два человека, Ашот и Борис. Одного Ванторин представил как личного охранника, второго как своего зама по безопасности. Киряков говорит, что эти люди ему сразу не понравились.
В ту ночь, когда "Тайфун" вместе с судебными приставами вошел на предприятие, долго искали Ванторина. То не могли ему дозвониться, то он уже уехал в аэропорт, чтобы найти правду в Москве, то на него было совершено покушение, сначала одно, потом другое, и один из охранников тяжело ранен, лежит с больнице... Киряков тогда много говорил про это покушение, подогревая ярость рабочих. Теперь выясняется, что он тогда не поверил ни единому слову Ванторина. Через три дня, когда рабочие победили, Ванторин вернулся и сказал, что подал заявление о покушении на себя в Генпрокуратуру.
— Но никакого заявления не было! — говорит мне Киряков. — Мы проверяли. Таким образом, выяснилось, что все слова Ванторина — ложь. Я понял, что он работает под чьим-то контролем. Чьим? Бориса и Ашота.
Он слишком мало знал
Для Кирякова тогда многое прояснилось. Он понял, почему его не сразу проинформировали о происходящем, он ведь узнал о штурме случайно и приехал на завод из Выборга на такси в три часа ночи. Он даже не предполагал, что внутри здания, осажденного рабочими, бойцы "Тайфуна" и представители власти.
— Если бы я знал...
Мне как-то и неловко слушать его. Я же хорошо помню, как он, уже утром, кричал в телефонную трубку:
— Части МВД заняли позиции в нескольких километрах восточнее. Мы осуществляем перегруппировку сил и готовы встретить противника во всеоружии. И оно у нас имеется! На вооружении рабочих состоят заточки металлические, дубинки пластиковые, и много кой-чего еще. Удовлетоворены пресс-релизом?..
— Если бы я тогда знал,— вздыхает теперь Киряков.
Он разволновался, ходит по комнате и диктует мне:
— Итак, 17 октября, когда Ванторин вернулся, у нас к нему были три вопроса. Первый: кто такой Ашот?
Дался ему этот Ашот. Ашот, говорят, был другом Ванторина, тоже военным, как и сам Ванторин. Но Ашот начал покушаться на полномочия Кирякова, и тут уж участь его была решена. Профком предложил уволить Ашота. И Ванторин согласился. Ашот, говорят, так и не простил Ванторину этого предательства. И, наверное, правильно сделал.
Ашот этот потом говорил с Киряковым, спрашивал, чем обидел его. Киряков успокоил его, сказал, что, конечно, ничем. "Но ведь и я тебя не оскорблял, верно?" — спросил Киряков. Ашот вспылил: "Да я бы тебя в окно выкинул, если бы ты меня оскорбил, понял?" Киряков понял, Ашот ушел, и еще долго никто не покушался на уникальное место Кирякова в истории освободительного движения на ЦБК.
Следующий вопрос, который профком задал Ванторину: где зарплата? Зарплаты не было, хотя директор вот-вот обещал ее выплатить. По его словам, деньги все время были где-то рядом. В это время ЦБК уже не один месяц отгружал свою продукцию за наличные, и деньги действительно были поблизости. Но где? Киряков не знал, а Ванторин не уточнял.
Вот из-за этих-то денег они и схватились. Большие ли это были деньги? Да нет, тысяч сорок пять долларов. Но разругались они насмерть. Ванторин стал публично обвинять Кирякова в том, что тот трудится на криминальные структуры Выборга. Киряков сказал, что это Ванторина окружает криминал (впрочем, если задуматься, одно другому и не противоречило), и на заседании профкома добавил, что по этому поводу надо обязательно написать письмо в ФСБ. Еще месяц профком заседал, писать ли это письмо и в какой форме. В конце концов решили на писать, потому что это может повредить авторитету директора.
Кирякову это очень не понравилось. Первый раз профком не согласился со своим председателем. Киряков это запомнил.
Человек, которому поверят
Тем временем 9 декабря состоялся областной арбитражный суд, который лишний раз подтвердил, что "Алцем" на законных основаниях купил ЦБК.
"Алцем" все это время терпеливо ждал. Г-да Сабаташ и Шмаргуненко, которые его представляют, были готовы на переговоры, но не на уступки. Конечно, они хорошо понимали, что у рабочих пробудилось классовое сознание и попробуй его теперь снова усыпи. Рабочие ни за что не поверили бы ни одному слову человека из "Алцема". Между тем им позарез нужен был человек, которому поверят.
Им был нужен профсоюзный лидер Киряков. И они его получили. Я, конечно, не знаю, как это произошло. Киряков говорит, что это результат его длительной внутренней эволюции, которая исподволь шла в нем с 14 октября. Шмаргуненко ничего не говорит, только улыбается.
Так или иначе, в середине декабря в холле маленькой гостинички возле автозаправки в поселке Огоньки, на полпути между Выборгом и Петербургом, состоялась встреча Виталия Кирякова и Алексея Шмаргуненко. Там они все и решили. Набросали проект соглашения между фирмой "Алцем" и профсоюзным комитетом ЗАО ВЦБК.
— Я понял,— говорит теперь Киряков,— что выход только в этом. Мы ведь забили в это соглашение несколько главных вещей. Выплатить рабочим аванс, погасить все долги по зарплате, сохранить рабочие места и профиль предприятия.
Вернувшись со встречи в Огоньках, Киряков узнал, что в заводоуправлении собрались члены профкома. Он пришел к ним и доложил о сделанном. А вместо благодарности услышал:
— Мы собрались для того, чтобы отстранить тебя от руководства профкомом. Ты предал всех нас и наше дело. Рабочие не поймут нас, если мы не отстраним тебя.
— Ну так что же вы, голосуйте, сейчас же, при мне!
Они проголосовали. За его отстранение руки подняли двое, против проголосовали семеро, в том числе он сам. Потом те шестеро объясняли свое поведение неким магнетизмом, который в тот момент исходил от Кирякова. Но через несколько часов члены профкома собрались снова, уже без него и его магнетизма, и все-таки отстранили.
Никудышные противники
А рабочие в это время попросту голодали. Они не получали зарплату много месяцев, а никакой другой работы в Советском нет. И все-таки они не хотели уступать "Алцему" ни пяди заводской земли, все еще думая, что они — сила. Тем более что Ванторин по-прежнему убеждал их, что так оно и есть.
"Алцем" между тем сделал следующий ход. Шмаргуненко заявил, что каждый, кто подпишет заявление о недоверии Ванторину и о приеме в алцемовское ОАО "Выборгская целлюлоза", получит тысячу рублей. Вот и все. Пролетариат был куплен с большими рождественскими скидками.
"Алцему" нужно было поставить последнюю точку в этой истории. Шмаргуненко должен был, разумеется, войти на завод. Не мог же он управлять предприятием из гостиницы "Чайка". И вот тут еще могли возникнуть проблемы. Кто знает, чего можно было ожидать напоследок от униженных и оскорбленных? Какие чувства в них мог пробудить гудок паровоза, какие воспоминания разбередить? А вдруг, как тогда, в октябре, за четверть часа собрались бы у проходной да встали бы так же, насмерть? Да еще бы швырнули Шмаргуненко в лицо эти иудины деньги... или хотя бы то, что от них осталось.
Вот тут снова пригодился Киряков.
Профессионал
Он все сделал как надо. Так же, как в октябре, он смог защитить заводоуправление, так сейчас взял его без единого выстрела. Там, конечно, была охрана, те самые люди, с которыми он в октябре выкуривал из этого здания судебных приставов. И он знал, на чем тогда прокололся "Тайфун".
Последние три недели Киряков каждый вечер выступал по телевизору перед жителями Советского. Каждый вечер он терпеливо вел разъяснительную работу среди телезрителей, рассказывал о перспективах работы в "Алцеме", информировал, в какое время какой цех какие деньги может получить в холле гостиницы "Чайка". Обычно это был прямой эфир. 16 января он, как обычно, в 20.30 появился на экранах Советского — но в записи. Тут я с легким сердцем даю слово Кирякову: здесь он не врал. Его просто распирало от гордости:
— Сначала мы с замдиректора по безопасности "Алцема" Сальниковым разработали порядок взятия под охрану комбината. В 20.30 меня показывают по телевизору. Воскресенье, все смотрят. В это же время мы отключаем на заводе всю связь, внутреннюю и внешнюю. В 20.35 работники охраны "Алцема" входят на завод и занимают все проходные. Никакого сопротивления им не оказывают, тем более что большая часть той охраны, что стояла до нас, уже написала заявления в "Алцем". Все, пост сдал — пост принял. В 20.40 с моим последним словом по телевизору процедура была закончена. На заводе, кроме охраны, в это время дежурили еще несколько человек — я в свое время и ввел эту круглосуточную практику. Дежурили они в приемной и не понимали, почему не работают телефоны. Я поднялся к ним на 4-й этаж и все объяснил. Они собрали вещи и ушли. Все! И никакого паровозного гудка! Главное было отключить связь! "Тайфун" так и не понял этого в октябре!
На следующее утро новое руководство "Алцема" собрало начальников цехов и предложило им приступить к работе. Все возникающие недоразумения должна была разрешать согласительная комиссия. В нее вошли 11 человек. Пятеро — из "Алцема", еще пятеро — из ЗАО ВЦБК. Одиннадцатым стал гендиректор ОАО "Выборгская целлюлоза" Алексей Шмаргуненко. Киряков тоже вошел в согласительную комиссию. Как вы думаете, чьи интересы он в ней представлял? Конечно, ЗАО ВЦБК.
Идите туда-то и туда-то
Мы с ним разговариваем, а в это время идет заседание согласительной комиссии. Обсуждают должность начальника производства. Рассматривают две кандидатуры: Щепетова, заводского человека, и Привалова, алцемовского. В комнату вбегает Елена Алимджанова, председатель женсовета, одна-единственная, кто до сих пор хранит верность Кирякову.
— Две новости,— кричит,— обе ужасные! Все пропало!
— Что такое? — тонко улыбается Киряков.
— Во-первых, развалилась согласительная комиссия!
Оказалось, что большинство членов комиссии проголосовали за Привалова, что было неудивительно, и у заводских сдали нервы. Я потом разговаривал с одним из них. Он говорит:
— Если мы не можем ни на что повлиять, тогда мы уйдем. И нас уже не вернешь!
Их никто и не собирается возвращать, потому что найдут пятерых других. Впрочем, вечером я узнал, что и эти остались.
— А вторая новость? — добродушно спрашивает Киряков.
— Наш человек только что был на квартире у Заикиной. Там весь заводской профком. Стоят насмерть. Нас послали!
— Какими словами? — я вижу, что этим сообщением Киряков действительно встревожен.
— Вот этими самыми. Идите, сказали, туда-то и туда-то.
Я понимаю, о чем идет речь. Накануне Киряков, как обычно, выступил по телевизору и предъявил ультиматум членам своего бывшего профкома. Он потребовал, чтобы его до 12.00 кооптировали в этот профком и снова сделали председателем.
— Иначе...— сказал Киряков по телевизору и задумался.
Видно, какие-то слова рвались с его губ.
— ...Иначе прошу коллектив не плевать мне в лицо.
Молодец Киряков! Правильно закончил.
На авторитете
Ему сейчас позарез нужен этот профком. Просто сил никаких нет, как нужен. Я все добивался от него, зачем же. Ведь больше двух тысяч человек уже написали заявления о приеме в "Выборгскую целлюлозу". Не написали человек, может, 70 вместе с членами профкома. Кого он представляет теперь, этот профком? Зачем же он так нужен Кирякову?
Он мне долго объяснял, злился, что я никак не понимаю, говорил, что надо вариться в этой каше, чтобы понять, опять про это соглашение что-то такое... Потом не выдержал:
— Ну чего ты не понимаешь? Кто я сейчас для "Алцема"? Никто. Ноль. Завтра Шмаргуненко пожмет мне руку, скажет "спасибо" и "до свидания". А если я опять буду председателем профкома ВЦБК, не скажет! Они еще будут вести с профкомом переговоры. Профком ведь и учредил ЗАО ВЦБК! А то ведь, ты пойми, я к Шмаргуненко в кабинет как вхожу?
— Как?
— На авторитете! — Киряков растопырил пальцы на руках и показал, как входит в кабинет к Шмаргуненко. Я понял. Конечно, руководство "Алцема" уже не интересует этот профком. На "Выборгской целлюлозе" давно есть свой, и с его председателем Киряков, говорят, уже два раза дрался от избытка чувств. Кирякову, как оказалось, нигде теперь нет места. Он ни к чему теперь ни побежденным, ни тем более победителям. Вот он зовет меня пообедать. Мы идем в столовую, в кабинете накрыт стол, сидят Шмаргуненко и еще двое.
— Приятного! — бодро говорит Киряков.— Как дела?
— Все идет своим чередом,— отвечает Шмаргуненко.
Он рассказывает мне, что после той октябрьской истории очень хотел плюнуть на этот завод. Но потом подумал и понял, что это будет неправильно.
— Почему? — весело спрашивает его Киряков.
— Потому что это был бы удар по всей собственности.
— Частной? — улыбается Киряков.
— Частной,— подтверждает Шмаргуненко. Он рассказывает все про ту же ночь с 13 на 14 октября прошлого года. Я и не знал, что он был там вместе с судебными приставами, был, как и остальные, блокирован вот в этой же столовой, задыхался от аммиака, который лили сверху рабочие через вентиляцию.
— Да нет, не было этого! — хитро улыбается Киряков.— Все было, а аммиака не было. Что ж мы, звери, что ли?
— Да ведь было! — сердится Шмаргуненко.— Дело прошлое, скажи как есть.
— Не было,— настаивает Киряков уже серьезно.
— А почему же мы задыхались тогда? Дышали через мокрые платки? Глаза у всех красные были? — каменеет уже и Шмаргуненко.— Ведь было!
— Глаза красные? Ну что глаза... Наркотики там, водка...— бормочет он, глядя в тарелку.— Никакого аммиака, нет, что вы...
Нет, все-таки нет у него шансов, у Кирякова.
А в квартире нынешнего председателя профкома ЗАО "Выборгский ЦБК" Александры Заикиной каждый день собираются члены никому теперь, кроме них и Кирякова, не нужного профкома. Каждое утро в 8.30 они приходят к проходной, их не пускают, они составляют об этом акт и уходят. Они надеются на приезд своего Ванторина, он хлопочет за них где-то в Москве.
— Вы так и будете ходить к проходной до конца жизни?
— Если понадобится, то и будем,— отвечает мне Александра Юрьевна Заикина и плачет, а потом долго выспрашивает, есть ли у них все-таки какие-нибудь шансы.
Эпитафия
На следующее утро в гостинице "Чайка" снова начинают давать деньги. Перед начальником отдела кадров Константином Сухотиным стоит немолодая женщина. Она глядит высоко поверх Сухотина, ей позволяет это ее рост.
— Вы ведь уже приходили? — удивленно спрашивает он.— Подписали заявление о недоверии Ванторину. И деньги получили. Больше не дадим.
— А мне и не надо! — презрительно говорит она.— Я за мужа пришла получить. Вот его паспорт. Вот он подписал заявление о недоверии. Где деньги?
— Погодите,— оживляется Сухотин.— За мужа, значит. А почему он сам не пришел?
— Он на смене.
— Ну и что? Пусть завтра придет. Сам все подпишет и сам получит деньги.
— Он не сможет.
— Но почему?
— Потому что заболеет! — кричит женщина.
— Но ведь выздоровеет!
Мне кажется, Сухотин забавляется.
— Вы мне дадите деньги? — устало спрашивает эта женщина.— Вот его паспорт.
Из нее вышел весь пар, она уже подавлена. Сухотин удовлетворен.
— Дадим,— соглашается Сухотин.— Чего же не дать.