В Академии русского балета им. Вагановой прошли выборы художественного руководителя (75-летний Игорь Бельский скончался 6 июля, и с тех пор его должность оставалась вакантной). Им стала солистка Мариинского театра АЛТЫНАЙ АСЫЛМУРАТОВА. Свое первое интервью в новом качестве она дала корреспонденту "Коммерсанта" ПАВЛУ Ъ-ГЕРШЕНЗОНУ.
— Как вы стали художественным руководителем академии?
— Этот вопрос должен был решаться еще в начале учебного года. Поначалу называли четыре кандидатуры: Людмила Семеняка, Фарух Рузиматов, Геннадий Полубенцев, Сергей Вихарев. Предложение было сделано также Татьяне Тереховой, но она сразу отказалась. По каким-то причинам до голосования дело не дошло. Со мной никто не говорил, но тем не менее ходили слухи, что я отказалась, потому что хочу продолжать танцевальную карьеру. Потом я как-то встретилась в академии с ректором Леонидом Надировым, который сделал мне официальное предложение. Поначалу я сомневалась, но из разговоров со старыми педагогами поняла, что получу поддержку. В театре поддержку обещал Валерий Гергиев. Короче, я согласилась выставить свою кандидатуру. Дальше все произошло быстро.
— Альтернативные кандидатуры при голосовании были?
— Нет. Надиров собрал педагогов, часть учеников и представил меня. Голосование прошло единогласно.
— Вы подписали контракт с академией?
— Да, на пять лет.
— Вы на пике карьеры. Пост руководителя академии требует круглосуточного присутствия на месте. Вы перестанете танцевать?
— Все когда-то заканчивается, в том числе танцы. Я реалистка и смотрю на это без истерик и паники. Тем не менее у меня есть серия контрактов с западными партнерами, которые я обязана выполнить. Об этом я сказала на собрании в академии. Мы договорились, что в этом году мне придется совмещать работу в школе с танцами.
— Какова концепция вашей деятельности в академии? Кто вы, новая Ваганова-революционерка, призванная пересмотреть методику преподавания? Вы ведь не станете отрицать, что со школой на улице Росси не все в порядке? Или консерватор, цель которого — сохранить все как есть?
— В первую очередь школа должна вернуть то, что по тем или иным причинам потеряла. Только потом можно двигаться вперед. Я много работала в мире и хорошо знаю достоинства и недостатки разных школ. Меня всегда поражала чистота и правильность работы ног во французской школе, при том что у них нет нашей координации корпуса. Если удастся синтезировать достижения новой французской школы с русской — это будет максимум, чего я бы хотела добиться.
При этом речь не идет о том, чтобы поменять русскую методику на французскую. Но необходимо сместить акценты в обучении: сконцентрировать внимание на подготовке ног и рук, хотя русская школа всегда была знаменита именно руками. Если вы поговорите с методистами, вам расскажут, что учат правильно. Но результат нас перестал устраивать. Вот я и должна разобраться, почему. Думаю, что проблема в младших классах, где создается база. Но проблема еще и в том, что мало кто хочет преподавать в младших классах — это тяжелый неблагодарный труд, результат которого виден не сразу.
— В последнее время много говорят о том, что академия оторвалась от Мариинского театра, отношения с которым строятся по принципу "сам дурак". Все претензии театра к школе встречают ответное "Посмотрите, что у вас самих на сцене творится". Какова будет ваша позиция?
— Действительно, театр критикует школу. Но правда и то, что мало кто из педагогов Мариинского театра соглашается работать в школе, хотя раньше это было нормой. Конечно, с профессионалами в театре работать легче. В школе же надо буквально ползать в ногах у ребенка за символическую плату. Потому хорошие педагоги едут зарабатывать на Запад, иногда во второсортные школы и театры. А что делать? Надо выжить. Как бы то ни было, мы будем пытаться вернуть педагогов театра в школу.
— Вы будете вести класс?
— Пока нет. Нельзя сразу хвататься за все. Сначала мне надо разобраться, как функционирует система. Плюс, как я уже говорила, остаются обязательства по контрактам. Если брать класс, его нельзя бросать на кого-то — это несерьезно.
— Но, как кажется, только в процессе преподавания можно по-настоящему понять школу.
— Необязательно самому давать класс. Профессионалу достаточно видеть, как это делают другие.
— И последнее. Как вы разделите власть с ректором Леонидом Надировым, человеком очень сильным, сосредоточившим всю полноту власти в академии?
— Меня сейчас не очень волнует вопрос власти.
— Но он должен вас волновать — это вопрос успеха вашей деятельности. Тем более что академия — высшее учебное заведение, где, как ни крути, власть принадлежит именно ректору. Вы не боитесь, что в качестве "художественного руководителя" попадете в положение "свадебного генерала"? Сможете ли вы принимать решения по учебному процессу и структурной организации академии?
— Я не собираюсь заниматься делами ректора и надеюсь, что он оставит мои дела мне. Но у меня есть серия вопросов, которые я после каникул собираюсь ему задать. В школе произошли перемены, которые мне кажутся странными. Например, отсутствие класса фортепиано. Это нонсенс. Артист балета обязан на определенном профессиональном уровне владеть музыкальным инструментом, прочесть нотный материал, отличить вальс от мазурки, "две четверти" от "шести восьмых". Дальше: французский язык. Сейчас он сведен к факультативу. Это ненормально: балетная терминология — французская. Язык дает не только название движения, но и его образ, оттенки. Английский язык, который сейчас преподается более серьезно,— это скорее проблема рынка, будущей международной карьеры и прочего. Французский язык — это база профессии и культура.
Сложно согласиться также с определенным психологическим настроем школы в последнее время: учеников воспитывают сразу как будущих примадонн и премьеров со всеми преждевременными амбициями, вместо того чтобы воспитывать грамотных танцовщиков кордебалета с потенциями продвижения по карьерной лестнице. Педагогов понять можно. Они хотят "творчества", хотят показать не столько владение технологией, сколько надстройку — "балерину", "премьера". В результате школьные экзамены часто превращаются в концерты, где за хореографией скрывают недостатки обучения. Ученика можно натаскать на определенную последовательность движений, но за ее пределами он часто беспомощен. Я была председателем госкомиссии и видела все это. Вот эти проблемы нам и предстоит обсудить с ректором и педагогами. Надеюсь, наш альянс сложится. Я в общем-то человек довольно мягкий. С виду. Впрочем, на мне где сядешь, там и слезешь.