Редко удается провести вечер с детьми. Обычно они уже ложатся до моего прихода, и надо только успеть отобрать книжку у старшей и поставить пластинку младшему, хотя он больше любит сказку устную, а не виниловую, но даже это получается не всегда. Поэтому теоретически я очень дорожу вечерами, когда дети вынужденно остаются со мной, без мамы и няни, и нужно срочно бежать с работы, потому что их некому накормить,— мне представляется легкий, но вкусный ужин, стол, накрытый девятилетними руками, и содержательный разговор я еще не придумал про что.
Надо сказать, что у моих детей нет проблем с едой. Говорят, что есть дети, которые не любят есть, но это не мои. Эти, в принципе, едят четыре раза в день, но с тех пор, как Яша дорос открывать холодильник и еще не дорос считать больше чем до десяти, даже он не знает, сколько раз в день они едят соленые огурцы, сырники, творожки, фрукты, заворачивая все это в докторскую колбасу. Иногда и ночью слышишь шлепки шагов и утром, отправив ребенка в садик, находишь на простыне объедки, обертки и более всего — крошки, знаешь ты, Яша, кто? — Знаю, я — темноед!
Но Яков не ест мяса. Тем самым подтверждая его отсутствие в колбасе. А Хана предпочитает мясо любым конфетам и, проезжая на поезде мимо пасущегося стада, не говорит, как другие дети: "Смотри, коровки!", а тихо шепчет себе: "Говядина..." — и в ее зрачках появляется желтый отблеск и ударение в имени перемещается на хана.
Дети, пора накрывать на стол! — Нет ответа.
Дети! пора накрывать на стол! — Нет ответа.
Почти так начинается книжка про Тома Сойера, и дети знают, что после третьего окрика надо бы появиться, поэтому я повторяю заново: "Дети, немедленно! Марш к столу!"
Так и есть. Из глубин квартиры на мотоцикле выкатывается мальчик, а секунду спустя выплывает девочка с расческой и книжкой в одной руке и с заколкой и яблоком во второй. Какое-то время она думает, в какую руку ей взять тарелки, потом отвлекается на что-то, и я расставляю посуду сам.
Яша, убери, пожалуйста, свои машинки из-под ног! — Яша собирает модели машин размером с его ладошку, и у него есть редкие экземпляры — 53-го года Porsche, Citroen какого-то, "ЗИЛ" и Skoda. Он их не коллекционирует, а именно собирает и разбирает, а также запускает, таскает и затаскивает, чаще всего они не стоят на полу или на полке в детской, а в поисках крошек забираются в складки Яшиного пододеяльника или бросаются под ноги взрослым на кухне, а 53-го года Porsche эффективней банановой кожуры, у меня в руках сковородка с мясом, убери машинки немедленно! — А я не ем мяса! Мясо не вкусное! — Это еще ничего, последнее время Яков, который целится во всех из арбалета и рубит гостей мечом, стал объяснять свое вегетарианство любовью к животным.
Все равно убери машинки. И ты же знаешь, что не стоит так говорить за общим столом. Не хочешь не ешь, но не порть аппетит другим. Хана, отложи книжку! — Тихий семейный ужин, нафантазированный мной, расползается на части, как разъеденный молью платок во сне. Еда уже несколько поостыла, часы прокукукали девять (именно столько осталось лет до Ханиного совершеннолетия), а еще их нужно сегодня мыть, что с отключенной горячей водой непросто, и раздражение заранее накапливается во мне: "Ну отложи книжку, кому сказал!"
Дальше мы трое едим в молчании, отчего я доедаю быстро, а дети — наоборот. Доели — теперь отправляйтесь в ванну! Мыться и спать.
Мне даже нравится, что отключают воду. В этом, мне кажется, есть родство одновременно с пятидесятыми и семидесятыми, с советской провинцией и с итальянским кино. Голые дети стоят и мерзнут в белой лохани ванной, а я, нагрев воды в тазу, несу его через всю квартиру, предчувствуя плеск, шум, возню и мохнатые белые полотенца, но что-то щелкает под ногой, и уже в падении я вижу сверкающий отдельно от таза пузырь воды, машинку Skoda с распахнутыми дверями и Яшу с чешской улыбкой Швейка, которого щас прибью! И оно все падает на пол с грохотом, и растекается, и не смешно. И я поднимаю с пола сначала себя, потом эту мокрую модельку и с размаху бросаю ее в окно, открытое, к счастью.
Еще год назад, когда Якову было три, он на такое отозвался бы диким воем, но теперь он вырос и как-то правильно повзрослел. Яша вылез из ванны, сам натянул пижаму и пошел в свою комнату обижаться и горевать, а мы с его притихшей сестрой стали собирать воду тряпками, потому что заканчивать этот вечер разговором с соседями не хотелось. И только когда на полу уже стало сухо, а едва умытая ледяной водой Хана забралась в постель, и я, растерявший в процессе уборки злость, подошел пожелать ей спокойной ночи, она спросила: "А может быть, можно ее найти там, во дворе? Очень жалко Яшу..."
И тут, наконец, наступил мой вечер, летний вечер отца с детьми. Я сел рядом и шепотом, не столько для того, чтобы не услышал Яков, а просто чтобы у нас была своя тайна, сказал: Хана, надо быть внимательной! Вот смотри, я размахнулся левой рукой, а машинку держал в правой. Потрогай, она у тебя в пижаме. И, проверив, она засмеялась вслух.— Папа, только Яше до завтра не говори, давай, как будто бы он наказан! — Ну как будто давай.