В жизни только раз можно вытащить такую рыбу, что просто задохнешься от счастья
Было начало мая. На рыбалку на Мальдивских островах мы вышли на большом прогулочном катере. Я попросил рыбаков, чтобы они установили серьезное оборудование для большой рыбы, помня, как на Маврикии мы ходили за голубым марлином, мечтой всех рыбаков и поэтов (наловили, правда, только тунца, но зато, по моим представлениям, гигантского и много).
Рыбаки, их было трое, устроили все, как я просил. Две гигантские удочки были закреплены в железных стойках на корме, и за нашим катером, пока он шел к рыбным местам, тащились пластиковые оранжевые уклейки. Тунец на Маврикии набрасывался на таких остервенело, а тут никто что-то не спешил. Катер уходил все дальше и дальше в океан, начинало уже смеркаться (нас убедили, что лучшее для рыбалки время на Мальдивах именно вот это), а мы бороздили и бороздили.
Наконец, когда уже совсем стемнело, вдруг леска стала стремительно разматываться, я схватил удочку и начал тащить.
Она была тяжелая и страшно не хотела, чтоб все вышло по-моему, а не по ее. Десятикилограммовый тунец на Маврикии, например, как будто готовился к тому, что попадет на крючок, всю жизнь и с облегчением отдавал мне себя. А эта рыбина, килограммов на шесть (как потом выяснилось), сопротивлялась до самого конца. Я устал ее тащить, можно сказать, выбился из сил, но удилище не отдал: за то, что я достану ее все-таки, было уплачено.
Я ее вытащил. Никто из рыбаков, а они все свободно говорят по-английски, не смогли мне сказать, как она называется. Оправдываясь, они утверждали, что в этом районе Индийского океана водится чуть не полтыщи разновидностей рыбы и все время прибавляются новые и новые.
Когда амбиции насчет крупной рыбы были удовлетворены, началась совершенно другая рыбалка. Та, о которой я на Маврикии и не подозревал. Мы встали, бросили якорь. Рыбаки дали мне леску с грузилом, на крючок прицепили кусок рыбы и показали, как это выбрасывается за борт. То есть роль удилища предстояло сыграть мне самому. Грузило должно было опуститься до самого дна, а значит, метров на тридцать. Я только успел подумать, сколько надо же будет тянуть, когда клюнет, как клюнуло.
И пошла настоящая рыбалка, в которой от меня много чего зависело. Рыба в Индийском океане оказалась хитрой, а не тупой бессловесной скотиной, как думают некоторые. Она постоянно объедала крючок, и даже местные рыбаки вытаскивали ее через два раза на третий. То есть это было полноценное сражение, в котором у рыбы был шанс.
Но иногда его использовал и я. Эта рыба была небольшой, по килограмму-полтора, но зато разной и клевала постоянно. Я уже не замечал ничего вокруг себя и только дергал и без конца тащил эту леску. Это было совершенно упоительное ощущение, его нельзя было сравнить даже с тем, что я испытывал когда-то, стоя по горло в воде в одной из проток, впадающих в Азовское море, с бреднем в руках, а бредень этот, который мы растянули через всю протоку, просто кишел рыбой...
Нет, теперь я вытаскивал по одной, с применением рыбацкой смекалки, и каждая выловленная рыба была результатом моего интеллектуального превосходства над ней, триумфом моего разума.
Потом в эту битву умов вмешалась какая-то грубая сила. После поклевки у нас стали откусывать крючки. Местные очень сильно оживились и сказали, что это, наверное, стая барракуд подошла.
Я спросил их, поймал ли кто-нибудь из них троих хоть одну барракуду в своей жизни. Двое подтвердили, что с ними такое было.
— Барракуда не такая страшная,— сказал один.— Она может быть длиной в два метра, а может и 70 сантиметров.
Так вот, семидесятисантиметровая была не страшной.
И тут леску сильно потащило, так сильно, что некоторое время я не мог ее остановить. Потом я ее намотал на кулак и стал тащить. Один рыбак бросился ко мне и стал помогать, понимая, что происходит что-то серьезное. Сначала я хотел оттолкнуть его, но потом подумал, что он, скорее всего, прав.
Так мы тащили минут десять, а потом я спохватился и все-таки попросил рыбака оставить мне честь вытащить добычу самому.
И я вытащил ее. Это была барракуда. И в ней было около полутора метров. И первое, что сделали местные, когда увидели ее,— перебили ей хребет.
А первое, что сделал я,— задохнулся от счастья.