"В кино даже убийство может внушить оптимизм"

Одна из премьер нынешнего Каннского фестиваля — "Красата" режиссера Алехандро Гонсалеса Иньярриту. Актер Хавьер Бардем, сыгравший главную роль,— о личном знакомстве с социальным дном

Мнения критиков после премьеры "Красаты" (в оригинале с намеренной грамматической ошибкой — Biutiful) разделились: одни прочили ей славу, другие сетовали на отсутствие логики. Мнения тех и других совпали в одном — игра Хавьера Бардема: на этот раз он сыграл подвижника, помогающего испанским иммигрантам:

— Господин Бардем, ваши роли так противоречивы и разнообразны. Хочется узнать: что вы за человек на самом деле?

— Меня удивляет закрепившийся за мной образ мачо, мужика! Первый раз я сыграл подобного героя в фильме "Ветчина, ветчина", но это было уже более 18 лет назад... Хуан Антонио из фильма "Вики Кристина Барселона", конечно, герой и любовник, но не то и другое вместе. Хотя он и занимается любовью почти с каждой красоткой в фильме, но не в состоянии контролировать ситуацию, как истинный мачо. Не пойму, почему у прессы болезненное отношение к искусству преображения, журналисты все принимают за чистую монету. После фильма "Ветчина" меня все окрестили "латинским любовником", а после премьеры ленты "Старикам здесь не место" постоянно спрашивали, как мне нравится убивать людей. При этом за свою 30-летнюю карьеру в кино убийцу мне довелось сыграть лишь дважды!

— Ваш герой в "Красате", напротив, совершенно обычный человек...

— Мой герой в фильме Иньярриту глубоко драматичен. Он живет в безнравственном обществе, в так называемом социальном низу, где все усилия людей направлены на выживание. Он узнает о том, что ему осталось жить недолго, но он не может спокойно покинуть этот мир. Это невозможно! У него двое маленьких детей и психически больная жена-нимфоманка. Его протеже — иммигранты — обречены без его помощи на депортацию или голодную смерть. Трагедию его ситуации усиливает эмоциональная изоляция: у него нет друзей, своего отца он никогда не видел, мать умерла, когда он был еще ребенком; его сенегальская подруга, которую он приютил в своем доме, мечтает о возвращении домой. При том что эта женщина — его единственная надежда. Наивность и надежда, которые он не теряет даже в самой безнадежной ситуации, дают ему силы достойно покинуть этот мир и оставить любовь своим детям. Эта же наивность — ключ к его характеру, она позволяет ему не опуститься до жестокости и насилия.

— Фильм Вуди Аллена с вами в главной роли был снят в Барселоне. С режиссером Иньярриту вы снова работаете в этом городе...

— Знаете, что меня больше всего поразило? Контраст между проектами Аллена и Иньярриту, разница между двумя социальными группами, которые живут в одном и том же городе. Чтобы в одном из самых красивых городов Европы цивилизация и современность так тесно граничили бы с нищетой и насилием — этого я не мог себе даже представить. Раньше я слышал о таких районах в Барселоне, как Санта-Колома, но все равно приехал туда эмоционально не готовым. В 1960-е годы правительство Каталонии приглашало испанцев, в основном с юга, переселяться в свои провинции. В 1980-е годы многие из них либо переехали в Барселону и ее фешенебельные окрестности, либо вернулись домой. Их места заняли беженцы из Сенегала, Китая, Пакистана, Румынии. Мой герой — один из немногих испанцев, который не покинул трущобы. Он остался там жить и помогать обездоленным и брошенным иммигрантам, судьба которых перестала интересовать местное правительство. Конечно, мой персонаж помогал не бесплатно, но этих денег ему едва ли хватало на жизнь. Мне повезло, что, когда я впервые увидел трущобы и познакомился с образом жизни брошенных людей, моим режиссером был Иньярриту.

— Перед премьерой фильма я просмотрела несколько ваших высказываний в прессе, в которых вы не очень лестно отзывались о режиссере и вашей совместной работе...

— Иньярриту полностью контролирует ситуацию на съемках, этот контроль часто действует на нервы, однако в нем есть свои преимущества. Когда тебе нужно вжиться в характер героя, который вырос в испанских трущобах, то доминантный стиль режиссера, всегда знающего, что играть и когда остановиться, спасает тебя от нервного срыва. Ты просто полагаешься на него и стараешься абстрагироваться от кошмаров.

— Почему было так тяжело на съемках?

— У людей существуют разные гипотезы о конце света. Одни говорят, что мы погибнем от климатической катастрофы, другие считают болезни, рак или СПИД, причинами всех невзгод. Я же думаю, что нет в жизни ничего сильнее чувства голода и ненависти, которую оно порождает. Не рак погубит человечество, а злость, которую голодные и сытые испытывают по отношению друг к другу. А еще было тяжело, потому что, как и у любого актера, у меня больше комплексов, чем у других людей. Когда я на съемках, то редко пользуюсь умом, а живу скорее инстинктом и эмоциями. Чтобы точно передать характер, я не играю его, а живу и существую им.

— И это существование было лишено всяческой надежды...

— Я бы не стал этого утверждать. Здесь я согласен с Иньярриту, что в таких, как мой герой, характерах кроется больше надежды и веры. Иногда кино про убийство, болезнь или нищету могут быть более оптимистичными и обнадеживающими, чем самые буйные комедии.

— Иньярриту — один из самых талантливых испаноязычных режиссеров современности, вы — звезда испанского кино. Как случилось, что ваши пути пересеклись лишь недавно?

— Много лет назад, когда я приехал с фильмом Before Night Falls на фестиваль в Торонто, мой агент спросил, с кем бы мне хотелось работать. И я ответил: "С братьями Коэн и Иньярриту". "Забудь!" — была его реакция. Теперь я понимаю, почему! Коэны снимают исключительно американские картины. Чтобы с ними работать, нужно сыграть инопланетянина — таким я и стал для них в "Старикам здесь не место". Иньярриту интересовали темы глобальные, в его фильмах сосуществуют сотни разных характеров, которые перемещаются по всем континентам мира. Тогда никто не мог предположить, что он откажется от своих привычек и напишет сценарий для одного героя. Желания сбываются.

Беседовала Татьяна Розенштайн, Канн