Мариинский театр представил концертное исполнение "Золота Рейна" Рихарда Вагнера. Сценическая премьера назначена на лето — на последний вечер фестиваля "Звезды белых ночей". Но уже и концертной полупремьерой театр фактически приступил к давно объявленной, длинной и трудной работе над всем "Кольцом Нибелунга": полная тетралогия должна вырасти в театре к 2003 году.
Подобно волшебному перстню, дающему, по Вагнеру, власть над миром, тетралогия весь последний век и влечет, и пугает музыкантов. Труппа, преодолевшая количественные и качественные трудности четырех вагнеровских партитур и овладевшая ими, утверждает себя среди бесспорных оперных небожителей. В Мариинке полного "Кольца" не видали с дореволюционных времен. Тремя предыдущими вагнеровскими спектаклями — "Парсифалем", "Летучим голландцем" и "Лоэнгрином" — Гергиев заново приучил петербургскую публику к главному автору немецкой романтической оперы. Теперь пришло время центрального сочинения.
Замысел этой музыкально-драматической саги доминирует в том таинственном, темном, мрачно-роскошном образе, что встает за именем "Вагнер". Начало работы над поэтической основой тетралогии отделяет от премьеры первой оперы двадцать лет. А для того чтобы четыре монументальных части наконец составили полный сюжетный и композиционный цикл, максималисту Вагнеру понадобилось еще и построить специальный театр в Байрейте. При таком размахе не жалко целую оперу отпустить на введение в предмет.
"Золото Рейна" — и пролог, и завязка, где крадут золото Рейна и куют из него кольцо, проклинают его и похищают, где возводят сияющий замок богов — Валгаллу — и злополучным золотом за нее расплачиваются. Без участия людей, только между бессмертными обитателями неба и подземелья разыгрываются те драмы, которые в остальных трех операх приходится разрешать и искупать смертным.
Параллельно с разрастанием хитросплетений сюжета ветвится и расцветает музыкальная ткань тетралогии. В финале ("Гибель богов") она достигает такой плотности, что, по мнению Теодора Адорно, уподобляется пловцу, увлекаемому на дно его кольчугой. Но в "Золоте Рейна" лишь показаны истоки и проложены русла мощного вокально-симфонического потока. В ходе мариинского концерта наглядность была тем большей, что, по устойчивой традиции театра, слушателям был представлен как бы не совсем окончательный вариант, а этап искусной работы. В данном случае это обернулось едва ли не художественным эффектом. У Вагнера — вспышки и угасания тем, трясина разработок, преодолеваемая "мускульным" жестом, кристаллизация новых мотивов и влекомых ими новых реплик героев. У Гергиева и его оркестра, который, казалось, прямо по ходу концерта врастал в вагнеровскую материю,— все то же.
В целом этот концерт оставил впечатление самое многообещающее, но породил и некоторые необязательные мысли. Например, что подобные полусценические условия подвергают серьезному испытанию и слушателя, и саму оперу. Представьте: четыре часа непрерывного пения по-немецки, никаких титров, на сцене неподвижные вокалисты в концертных платьях и смокингах. Стоит слушателю отвлечься от всего, что ему известно (если известно) о высокой поэзии "Кольца Нибелунга", как он оказывается свидетелем многословного яростного выяснения отношений. Мариинские певцы не скупились на жар экспрессивных перепалок: что злые нибелунги (Эдем Умеров, Николай Гассиев), что благородные боги (Лариса Дядькова, Константин Плужников, Михаил Кит) предстали мастерами издевки и агрессии. Опера в Мариинке получается динамичная и злая. Что, в сущности, и не противоречит "вагнеровскому мифу".
КИРА Ъ-ВЕРНИКОВА