Исполняется 70 лет Жан-Люку Годару (Jean-Luc Godard) — самому большому оригиналу современного кино. В нем непонятным образом сочетаются индивидуализм и коллективизм. Если Франсуа Трюффо (Francois Truffaut), Эрик Ромер (Eric Rohmer), Клод Шаброль (Claude Chabrol), Жак Риветт (Jacques Rivette) были пионерами "новой волны", то Годар с его революционными замашками — пионервожатым в этом отряде.
Луи Арагон сравнивал его с Делакруа, поклонники называли его новым Дзигой Вертовым и Бертольтом Брехтом. "Имя Годара,— писал кинокритик Серж Дане,— примерно то же, что когда-то имя Пикассо...Все еще есть люди, утверждающие, что снять фильм Годара ничего не стоит. Когда я был ребенком, я точно так же постоянно слышал, что любой младенец или сумасшедший может нарисовать картину Пикассо... Пикассо уже давно победил в музеях и на рынке искусства, но не следует заблуждаться: народ все еще предпочитает коврики с оленями, но только больше не говорит об этом. Нечто подобное происходит с Годаром, он никогда не будет популярен, но одно его имя означает: художник".
Одновременно исполняется как минимум 40 лет попыткам похоронить "злостного авангардиста и шарлатана", "невоспитанного, но гениального двоечника". Многие его оппоненты посвятили жизнь тому, чтобы "навсегда покончить с разговорами о Годаре". И это тоже достойный юбилей.
Во всех последних интервью режиссера прозвучала фраза: "Самое страшное — это одиночество". Когда в кинопрессе появилось сообщение, что Годар наконец-то намерен снять новый фильм — историю бандита, который в 20-е годы был связан с преступным синдикатом, построил первый отель в Лас-Вегасе, помогал Муссолини расправиться с мафией и сам стал жертвой расправы,— комментарий был таков: "Начав с фильма о подонке 'На последнем дыхании', Годар возвращается снова к этой 'неисчерпаемой' теме. Но он уже не внушает былых надежд".
Годару не могут забыть его провокацию против буржуазной киносреды. Однажды он отснял десять часов телевизионных разговоров. Дал объявление, пришли безработные и стали героями фильма. Для многих это была первая в жизни оплаченная работа. Годар сказал уборщице: "Во Франции вы безуспешно ищете работу. Но вы можете сделать нечто иное: взять подмышку этот фильм и поехать с ним, к примеру, в Москву. Там вы будете показывать фильм и дискутировать. Потом вы поедете в Китай агитировать китайских женщин. Везде есть женщины, ищущие работу. Вы знаете слова 'Интернационала'?" И уборщица спела. Как оказалось, она слова знала.
Годар много раз повторял: "Я всегда делал то, что хотел. А хотел то, что мог. Мне никогда не удавалось писать. Я с радостью убедился, что кино может обходиться без этого. И всегда использовал цитаты — иными словами, никогда ничего не придумывал. Но я нисколько не отрекаюсь от глупых трюков. Чувствую себя немного Максеннетом в эпоху, когда еще не было Голливуда". Ненавидевший Годара критик Клод Бейли парировал: "Интересное сравнение. Разве есть что-либо более жалкое, чем клоун, не умеющий смешить?"
Годар никогда не отличался сентиментальностью и не проявлял корпоративного снисхождения к коллегам, даже к самым близким. "Шаброль? Он честен, как бандит. Риветт и Ромер? Маленькие фетишисты. Они принесли холеру, которой все переболели. Трюффо? Он не способен ничего придумать. В период 'Кайе дю синема' (Cahiers du Cinema) он нападал на Дювивье. Но Трюффо даже не Дювивье. Он узурпатор. И если бы мог, сам бы предал все принципы и вступил в Академию. Поговорим лучше о Джордже Стивенсе. Этот хоть знал, что такое затемнение".
Вот уже двадцать с лишним лет стало общим местом утверждать, что Годар кончился, что его последний значительный фильм — его же дебют "На последнем дыхании", а некоторые блестки прекрасного видны разве что в "Безумном Пьеро". Остальное, мол, наброски, желчные рисунки, лозунги для убогих "активистов", признания в импотенции, масса испорченной пленки. И все это не имеет никакого отношения к кино — тому кино, которое Годар постарался разрушить.
Сегодня, как и десятилетия назад, Годар все еще вызывает у значительной части киносообщества такую же яростную ненависть. В значительной степени постоянство и сила этих чувств делают французского режиссера не только великим, но и по-прежнему молодым. Гармоничные скучливые старцы подобных эмоций не пробуждают.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ